Что он думает обо мне? Видит ли, как я постарел? Как изменился? Осипшим голосом я попросил у официанта шампанского и поблагодарил по-английски. Потом фирменным жестом откинул назад волосы и улыбнулся. Кровь в венах закипела, я почувствовал себя привлекательным, мне захотелось выглядеть красиво. Хотелось произвести на него впечатление. Теперь, когда я мог рассказать ему о своей жизни, она показалась мне гораздо интересней, чем раньше. Как если бы он был рядом со мной на улицах, залитых дождем, в нещадно натопленных библиотеках, где было невозможно читать. Словно он входил следом за мной в крошечный домик неподалеку от стадиона и смотрел на грустный маленький сад. Я вспомнил стулья, приставленные к стене, накрытую клеенкой решетку жаровни, листья вереска и аканта, убеленные утренней изморозью. И попросил еще шампанского.
Я вновь взглянул на Костантино и натянуто улыбнулся. Пора было уходить. Но мне уже не хотелось. Я смотрел на его детей и чувствовал, что готов полюбить их, как родных племянников. Но в действительности мне не было до них ни малейшего дела. Жизнь еще не закончена, и то, что у него появились дети, для меня ничего не меняет! Как раз наоборот, мне даже приятно, что он добился того, о чем мечтал. Что у него есть семья.
Розанна танцевала, придерживая дочку за талию.
– Сколько ей?
Я спросил просто так. Костантино прикусил губу и кивнул. Словно подумал, что это вопрос с подвохом, словно сам задал его вместо меня. Он покраснел, смешался:
– Девять.
Подсчитать ничего не стоило, да и смысла не было. В тот день, когда Костантино стоял на вокзале в военной форме, в животе Розанны уже теплилась новая жизнь. И он мне ничего не сказал. Я озирался с загнанным видом, и мне хотелось захохотать, разразиться бешеным смехом, до икоты, до красноты. Картина четко и ясно сложилась прямо на глазах.
Костантино не стал продолжать учебу, пошел работать, сначала был торговым представителем, затем перешел в компанию одного знакомого.
– Помнишь Франко Бормия?
– Как не помнить.
Он основал кейтеринговую компанию, которая обслуживала офисы, а недавно они открыли рыбный ресторан неподалеку от здания парламента.
Я улыбнулся, кивнул. Костантино всегда нравилось готовить.
– Черт, ты молодчина.
Он все говорил, а я думал о Франко. Он часто напоминал мне огромный шкаф с крошечным цыплячьим личиком. Вечно торчал у нашего дома в «рено», а музыка орала так, что аж машина раскачивалась.
– Он женат?
– На грани развода, вместе уже не живут.
