Не этому ли учил меня дядя Дзено? Он брал картину, разворачивал ее на сто восемьдесят градусов, и земля становилась небом. «Посмотри-ка на нее вот так». Он учил меня смотреть на все с новых точек зрения. «Никогда не переставай искать! Ищи собственный ракурс! Позор тому, кто мог бы найти что-то новое и этого не сделал! Нужно иметь мужество созерцать бесстыдство и гнусность, смотреть в лицо заблуждениям. Они являются тебе, чтобы открыть новую правду…»
За прошедшие годы никакая новая правда мне не открылась. Мой мозг довел меня до того, что я стал самоубийцей, по крайней мере с эмоциональной точки зрения.
Ленни осталась в маленькой гостинице. Я расплатился с таксистом и вошел во двор. Новая кирпичная плитка, в остальном ничего не изменилось. Две огромные и немного постаревшие пальмы по-прежнему томились на крошечном земляном пятачке среди цемента и кирпичей. Комнатка консьержа была заперта на ключ, стул пустовал. В темноте я почувствовал, как чья-то рука опустилась на мое плечо в прощальном жесте. Я прощался с тем, чего не вернуть, чего никогда не забыть.
Я посмотрел вверх, на освещенные окна квартиры отца. А потом на окна последнего этажа, на узкую полоску света в конце печальной похоронной вереницы задернутых занавесок.
Лифт стоял на первом этаже. Его темная клетка пахла свежей краской. Я вошел и услышал тот самый звук – скрежет железной клетки и стук деревянных створок, которые сначала открылись, а затем закрылись, звук скольжения масленых тросов. Лифт поднимался так же медленно, как и сорок лет назад, так что за это время в памяти пронеслась вся моя жизнь. Я вспомнил маленькую деревянную приступочку, на которой когда-то сидел, вспомнил то самое зеркало, в котором скользили загадочные тени, видавшие тысячи канувших жизней. Я будто снова увидел маму, в недоумении смотревшуюся в зеркало. Она словно удивлялась своему отражению. Она поправляла мое пальтишко и говорила что-то ободряющее, а потом резко от меня отвернулась, точно впервые увидела.
Я прошел мимо двери нашей квартиры и поднялся выше.
Мне открыл медбрат. На меня смотрел темный и длинный коридор, тонувший в полумраке. Я прошел мимо скульптур, мимо книжных полок. В комнате приятно пахло травяным чаем, лугом, скошенной травой, прошедшим дождем. Меж сломанных колец небрежно спадали длинные занавески.
Дядя лежал на боку, подложив руку под голову, покоящуюся на свернутой вдвое подушке. Он спал беспокойным сном. Я смотрел на худую костлявую спину, обтянутую свитером, на пальцы и длинные ногти, на желтоватую кожу, похожую на кожу животного. Он яростно прижимал к себе подушку, точно с кем-то боролся и на секунду застыл вот так, но, едва проснувшись, готов был продолжить борьбу.
