— Коля, как ты? Как с тобой обращаются? — срывающимся голосом спросила Люба.
— Я в порядке, мам. Только сделай так, чтобы меня побыстрее отпустили, ладно? — голос сына был необычно тихим и слабым, и Люба чуть не расплакалась, но постаралась сдержаться.
— Коленька, мы нашли деньги, мы заплатим, ты там держись и ничего не бойся, мы сделаем все, чтобы тебя отпустили как можно скорее. Ты…
Но в трубке уже раздавался насмешливый голос одного из похитителей.
— Хватит, мамаша, поговорили — и будет. Ждите, перезвоню. И чтобы без глупостей.
— Ну вот видишь, — сказал Андрей, когда Люба положила трубку, — я же говорил, они будут звонить в несколько приемов из разных автоматов, чтобы их не засекли. Как Коля?
— Не знаю, — вздохнула Люба, — кажется, он очень напуган. Голосок такой тихий и слабенький… Я никогда у него такого голоса не слышала. Ты же знаешь, Коля всегда такой самоуверенный, непробиваемый… Ой, Андрюша… — она покачала головой. — Слава богу, он жив. Даже если его там избили, это уже не так страшно, это не в первый раз, я его подниму на ноги, выхожу, я привыкла. Или в больницу положу, если надо, такой опыт тоже есть.
Андрей отстранился и внимательно посмотрел на нее.
— Ты никогда не рассказывала, — медленно произнес он. — Почему?
— А что рассказывать? — в отчаянии выдохнула Люба. — Чем гордиться? Мы с Родиком от всех скрываем Колькины похождения, нам стыдно, что мы вырастили такого сына. — Она понизила голос и почти шепотом произнесла: — Мы даже от Лельки стараемся это скрыть. Он играет на деньги, пьет, гуляет, ввязывается в сомнительные авантюры, он постоянно кому-то должен, он постоянно кого-то обманывает, его подстерегают и бьют, он ворует дома деньги и ценности, чтобы расплатиться, он занят каким-то бизнесом, за который его могут в любой момент посадить, потому что там бесконечные финансовые и налоговые нарушения. Андрюша, мы с Родиком живем, как на пороховой бочке, мы не ложимся спать, пока Колька не вернется домой или хотя бы не позвонит и не скажет, что с ним все в порядке, мы каждый день ждем беды… О чем тут рассказывать? Не дай бог, папа узнает, у него и так высокое давление, и вообще он уже старенький, ему нельзя волноваться. Знаешь, папа очень ослабел после путча и смерти Григория, все это его совершенно подломило, он стал таким вялым, равнодушным, иногда плачет. Ты можешь себе представить моего папу плачущим?
— Нет, — очень серьезно ответил Бегорский. — Это невозможно представить. Я, конечно, мало его видел, всего несколько раз, но по твоим и Родькиным рассказам очень хорошо представляю Николая Дмитриевича. Он всегда был таким сильным, несгибаемым, мужественным.
