Около трех часов ночи Люба заглянула в комнату. Артур по-прежнему сидел, склонившись над книгой. Это был зеленый с оранжевым том из собрания сочинений Фенимора Купера. «Детский сад, — мелькнуло в голове у Любы. — В детстве не читал, что ли? Или так и не повзрослел, несмотря на судимости?»
— Хотите чаю? — шепотом, чтобы не разбудить братков, спросила она.
— Кофе, если можно, — ответил Артур, поднимая голову. — И покрепче.
— Я сварю, — кивнула Люба.
— Если позволите, я сам сварю, по собственному рецепту.
Она пожала плечами.
— Пожалуйста.
Артур вышел на кухню, попросил кофемолку, зерна и турку. Люба заварила себе чай и с любопытством наблюдала за манипуляциями гостя. Ничего нового для себя она не увидела, Артур проделывал всё в точности то же самое, что и она, когда варила кофе. Если ему кажется, что у него получается вкуснее, — ради бога, пусть тешится.
Он дал пенке три раза подняться, после чего осадил ее несколькими каплями холодной воды, налил кофе в чашку и присел за стол напротив Любы.
— Вы сильная женщина, Любовь Николаевна. Глядя на вашего сына, никогда бы не сказал, что у него такая мать. Вы должны были воспитывать его совсем по-другому.
— Вероятно, вы правы, — вздохнула она. — Результат моего воспитания получился не слишком впечатляющим. Теперь уж поздно кулаками махать. Артур Геннадьевич, поймите меня, я ни на минуту не оспариваю вашего права разобраться с Николаем, он перед вами виноват и должен ответить, но я хотела бы понимать, до какой степени во всю эту историю будем вовлечены мы с мужем. Ни мне, ни ему не может нравиться сложившаяся ситуация. Мы оба хотим, чтобы вы и ваши мальчики как можно скорее ушли из нашего дома. При этом мне хотелось бы, чтобы мы с вами разошлись без взаимного неудовольствия и претензий. Скажите, что мы должны для этого сделать?
Артур сделал маленький глоточек и посмаковал напиток.
— Как вы это хорошо сказали: разошлись без взаимного неудовольствия и претензий. Замечательное выражение, я его запомню. Уважаемая Любовь Николаевна, я уже говорил вам, что вы — сильная женщина, но этого, увы, недостаточно для того, чтобы я ушел отсюда. Моя задача — найти вашего сына, и я должен ее выполнить. Разумеется, я не намереваюсь сидеть у вас неделями. Я немножко разбираюсь в психологии, и мои знания подсказывают мне, что в любом деле критическими являются первые сутки, в крайнем случае — двое суток. С того момента, как Николай позвонил вам и сказал, что собирается скрываться, прошли ровно сутки, те самые критические первые сутки. Сын вам не позвонил. А должен был бы. То есть если бы он собирался держать вас в курсе своих передвижений, если бы он вас по-настоящему любил и понимал, как вы за него беспокоитесь, он бы обязательно позвонил именно в эти первые сутки. И кстати, если бы он сам беспокоился о вас, он бы тоже позвонил, хотя бы для того, чтобы узнать, не приходили ли за ним. Он не позвонил. Не в обиду вам будь сказано, я делаю из этого вывод, что никаких особенных чувств он к вам не испытывает и звонить вам просто из любви не собирается. Поэтому в принципе я мог бы уже сейчас разбудить мальчиков и уйти. Но я этого не сделаю.
