, Хая с
мерха капула и даже Хая с тройным трубным
шалшелес…
Так он разгоняется все быстрей, входит во вкус, и из имени Хая получается целая еврейская симфония, звучащая всеми тонами Пятикнижия, всеми его руладами. Реб Шахне уже сам забыл, что это было всего лишь средство позвать жену. Средство превратилось в цель. Ему просто очень нравится провести четверть часа с еврейским напевом на устах, играя при этом именем своей жены. Но как только реб Шахне видит, что Хая бежит к нему, держа в руке связку ключей или скалку, он заканчивает свой «недельный раздел» веселым и широким мерха-типха и мунах-аснахта, как заправский чтец Торы заканчивает чтение недельного раздела перед мафтиром.
— Хая-Хая! Ха-а-а-я! Ха-а-а-о!
Случается, что Хая останавливается, пораженная такой почетной встречей и такой торжественностью. В ее сердце не остается злости на мужа, и она только для проформы спрашивает:
— Чего тебе, горе ты мое?
Но от большого воодушевления и певческого возбуждения реб Шахне и сам забыл, зачем она ему понадобилась. И он растерянно мямлит:
— Вот… Вот сейчас, Хаинька! Вот, подожди минуточку…
Как назло он вспоминает все, что ему было нужно, только когда жена уже поспешно и тихо ушла. И реб Шахне заново начинает читать свой «недельный раздел».
Когда происходит то, о чем было рассказано выше? В любой день, когда санный путь плох или шоссе раскисло от дождя и, значит, проезжающих мало. Зато в день ярмарки, или после хорошего снегопада, или в те часы, когда люди едут с оршанского поезда, извозчичьи кибитки подкатывают к шинку одна за другой. В такие дни Хая слышит гораздо лучше. Например, стоит только Шахне ее позвать, и она сразу тут как тут. До чтения «недельного раздела» с ее именем дело уже не доходит.
Сегодня как раз такой чудный зимний день. Хороший санный путь. Примерно через час начнут прибывать шкловские извозчики со своими шудаками. В шинке пока тихо. Реб Шахне, укутанный в одеяло, сидит в своем кресле: он дремлет с открытыми глазами и прислушивается вполуха. На стойке приготовлены еврейские закуски: рубленая селедка, холодные куриные желудки, холодная гусятина, соленые огурцы. Меламед на содержании единым духом проходит лист Геморы с Лейзерке, единственным сыном реб Шахне. До обеда еще целый час. Теперь, поскольку нервный меламед пришел в себя, отдохнув от постоянного крика, он может углубиться в самую трудную часть учебы, в Гемору. Он растолковывает Лейзерке:
