. Лучшие гусиные желудки тоже достаются дяде Зяме.
Сам шинкарь, реб Шахне, хоть и ученый человек и денег у него куры не клюют, а борода и высокий лоб у него, как у раввина, однако же несчастен. У него, бедняги, отнялись ноги. Это горе случилось с ним уже много лет назад. Он тогда в санях возвращался с обрезания. На душе было весело, в голове шумело, потому что на празднике он изрядно принял. И реб Шахне со своей лошадкой заблудился в дремучих лесах между Оршей и Александрией. Поднялась ужасная метель и замела все дороги.
Назавтра его нашли в санях замерзшего до полусмерти. Целый день оттирали снегом и водкой, пока не привели в чувство. Но с тех пор он сделался недужен ногами. Сперва они опухали, потом, ни про кого не будь помянуто, стали сохнуть, сохнуть — и так, пока совсем не отказали. Остался реб Шахне сидеть укутанным в одеяло калекой в большом кресле на колесиках. Зимой и летом он сидит в шинке у буфетной стойки, пока его Хая, настоящая эйшес хайл, занята хозяйством, постояльцами и извозчиками. Особой пользы жене от него нет. Потому что там, где нужно дотянуться до чего-нибудь на расстоянии больше вытянутой руки, реб Шахне беспомощен и сразу же зовет супругу, отрывая ее от работы своим басовитым ворчанием… Со временем у реб Шахне выработался хрипловатый, нудный и пронзительный голос, который разносится по всему дому и двору, и буравит, и нудит: «Хая, Хая!» И опять: «Хая! Хая!»
Эти постоянные оклики совсем не по душе Хае-шинкарке. Она повсюду слышит хриплый голос мужа. У нее уже от этого голоса руки-ноги трясутся. Посоветовавшись с домашним меламедом, который занимается с ее единственным сыном Лейзерке и живет у нее на хлебах, она решила дать реб Шахне колокольчик. Когда жена ему понадобится, он позвонит. И пусть больше никого не зовет через весь дом. Потому что от этих криков ни она, Хая, не может ничего делать, ни меламед не может заниматься с мальчиком. Купили реб Шахне старый медный колокольчик с гвоздиком вместо язычка, чтобы не слишком громко звенел, и наказали, чтобы он больше никого не звал. Хватит уже!
И реб Шахне остался сидеть с медным колокольчиком вместо голоса, скучая и сердясь в тишине. Мало того, что Бог отнял у него ноги, так еще люди, свои же домашние, отняли у него язык… И он стал изливать свою душевную горечь с помощью колокольчика. Вместо того чтобы позвать: «Хая, Хая!», он то и дело звонил в колокольчик. Надо, не надо — звонит. Колокольчик стал посредником, переводчиком между ним и домашними. Реб Шахне с упорством калеки, которому больше нечего делать, звонил как на пожар, брякал колокольчиком как церковь в христианский праздник, не рядом будь помянут. Не помогали ни добрые слова, ни злые.
