Это звучное слово отчётливо резонировало с именем и образом ушедшего, и с этой торжественно-скорбной атмосферой заполненного немолодыми людьми зала ленинградского Дома литераторов, и с видом этих строгих красивых стариков. Слово медленно прошло по всему залу. «Четыре кавалергарда…» – негромко проговорил опирающийся на трость капитан первого ранга. «Четыре кавалергарда…» – задумчиво повторил учёного вида ветеран с тремя лауреатскими медалями. «Четыре кавалергарда…» – прокатилось по рядам военных в морской и артиллерийской форме, прошелестело, переповторённое, пожилыми людьми в гражданской одежде.
Вызванные этим сочетанием звуков какие-то чуть ли не шекспировские ассоциации не оставляли меня до тех пор, пока не пришло решение – написать о прекрасном человеке, учителе и друге. Написать в стихах, как Бог на душу положит.
Поэму «Кавалергардский марш» я писал с перерывами 15 лет. Образ главного героя с шведской фамилией Эдельстрём во многом срисован с Александра Александровича Энгельке. Частично привнесены и черты других знакомых мне людей, чем-то схожих с ним – характером, талантом, судьбой…
В поэме есть глава «Слово об учителях. Я завершил её такими строчками:
Не сразу поймём, —
уж простите! —
не сразу ответим себе,
что значит отдельный учитель
в отдельной людской судьбе…
Такой учитель, каким был Александр Александрович Энгельке…
2003–2012 гг.
День под знаком Р. Б.
>Невыдуманный рассказ
В течение пятнадцати лет после того августовского вечера, когда у синего вокзального киоска он разлил бутылку «Кориандровой горькой» по четырем граненым стаканам, а потом, уже стоя на подножке вагона, разгладил усы и свистнул вдруг, да так по-паровозному громко и резко, что даже проводница, вздрогнув, заругалась, – вот в течение всех этих пятнадцати лет мне время от времени казалось: сейчас, здесь (и неважно, в каком городе), на улице или в метро, я увижу высокую сутуловатую фигуру с острыми плечами, в ковбойке и парусиновых брюках, и правое острое плечо дернется, и в широкой впалой груди послышится гулкое «гум-гум», и тогда я подойду сзади и скажу: «Здравствуйте, Р. Б.!». И он обернется, и я увижу, что это не он, совсем другое лицо, и усы не те, или совсем никаких усов, и я даже обрадуюсь, что это не он, и слава Богу, опять пока не он! И скажу: «Извините, пожалуйста, я обознался…».
Но всякий раз, подходя к сутулому человеку с острыми плечами, я уже видел свою ошибку, и мне ни разу даже не пришлось извиняться.
