Лицо онемело, потом нахлынул жар. Он почти не почувствовал, как на шею ему накинули несколько арканов, как дикому зверю.
Как связали, куда его повели, зачем, не знал.
Слезы застили глаза и, прорвавшись наружу, покатились по грязным щекам.
Нет больше той любви, чем положить душу за други своя…
— Это я, я во всем виноват, — твердил он сам себе, — я повел их на разбой, я повел их на смерть… за что эта мука, Господи?!
За что? За что?
Семён выл и катался по пепелищу. Вся семья погибла. Старуха-мать, жена, малы детушки. Как у многих тогда. Так просто и обычно. Ушел с мужиками, обоз сопровождал. Вернулся — пепел, воронье и волчий вой.
Никто его не жалел. Горе пришло ко всем.
Зачем я остался жив? Лучше мне было умереть вместе с ними!
Но смерть не шла к нему. Даже когда встретились с сильным отрядом татар, Семён поскакал в самую гущу врага, чтобы найти погибель, но, видно, рано было ему еще умирать. Была злая сеча, много положил врага, а остальные разбежались. Мужики подмогли, добили удирающих.
Сколько их было, мужиков, — все тогда ушли в разбойники, думали, татар будут бить, ан нет, и на обозы потянуло, потом и кочевники к ним присоединились вместе с Али — степь близко. Стали везде промышлять.
И как-то забываться стало горе, и казалось уже, что не будет конца разбойничьему счастью. Но все проходит, всему бывает конец.
Вот и длинной дороге тоже.
Семён не заметил, как их привели на место. Сняли арканы и по одному затолкали в поруб.
Странно, а я думал: нас сразу будут вешать. А-а-а, князя ждут, усердие показать хотят. Ну, пущай.
Отсидка в порубе в темноте и сырости притупила боль, но не прекратила ее. Поруб — вкопанный в землю сруб, попасть в который можно только через люк наверху. Так же, как и покинуть его, ежели на то случится княжья воля. Окон в таком месте не имелось. Попав однажды в поруб, можно было уже никогда не увидеть солнечного света.
С ним вместе сидело полтора десятка его людей — всё, что осталось от вольницы. Ждали князя. И его суда.
Семён не ожидал ничего хорошего. Их взяли за разбой. Убийц численника не нашли. Всех собак повесят на них.
Князюшка крут, ох как крут.
Да еще недавно был бунт из-за численников в Новгороде. Молва докатилась даже сюда. Князь Александр сильно разгневался на народ новгородский и своего сына — Василия. Его под стражей отправил в Суздаль, а бояр-подстрекателей казнил без всякого милосердия, кого ослепил, кому нос обрезал. Это бояр, какой же тогда милости ждать разбойнику?
