— Вы сами себя топите, это совершенно ясно, — сказал толстяк.
— Это второстепенный вопрос, — ответил Марк, — но те, кто знает все обстоятельства дела, могут сказать, что я правильно поступаю, пытаясь свалить этого негодяя.
— Вы, в самом деле, так смотрите на вещи? — спросил толстяк.
— Безусловно, — сказал Марк, беря стакан, который ему протягивал Морнан. — Мы с Филиппом как раз говорили об этом сегодня утром. Вы ведь знаете, мы старые друзья и всегда работали вместе. Конечно, он может быть пристрастен ко мне, но все же его мнение что-то значит, а он, наверное, вам говорил…
— Старина, — прервал его Филипп, — уж не считаешь ли ты себя пупом земли? Мы говорили о многом, но не о твоих неприятностях. — И, улыбнувшись, добавил снисходительным тоном: — Ну, пойдем.
Они сели перед камином со стаканами в руках. Филипп принялся помешивать угли. Помешивать угли, усердно помешивать угли входило в стиль «Ламета».
— Ты помнишь, что я тебе говорил на берегу озера? — спросил Марк.
— Да. Отлично помню.
— Помнишь, ты мне сказал в то утро, что как бы тихо мы ни разговаривали, нас кто-то слышал.
— Я не сказал «кто-то». Я сказал: «Как бы тихо мы ни разговаривали, они нас слышали». Я думаю, ты понимаешь, кого я подразумевал, говоря «они».
— Да. Прекрасно понимаю. Я не привык, как ты, играть словами, но должен признать, что это было неплохо сказано.
— Дай твой стакан, — проговорил Филипп и поставил пустой стакан на камин. — Черт возьми, Марк, почему ты говоришь со мной таким тоном?
— Я хочу только задать тебе два-три вопроса. Ты помнишь первый прием, который устроил Драпье, когда пришел в банк?
— Признаюсь, не очень. Кажется, мы оба тогда основательно выпили. А разве там произошло что-нибудь из ряда вон выходящее?
— Нет. Ничего из ряда вон выходящего. Но именно тогда нас и слышали.
— Что слышали?
— Помнишь, ты мне сказал, что не сможешь по-настоящему уважать человека, который никогда не станет вмешиваться в то, что его не касается.
— О ком шла речь?
— О некоем Этьене и о роли, которую он будет играть в банке Драпье.
— Возможно. Это на меня похоже. Я вполне мог это сказать, но не берусь утверждать, что сказал.
— Ты не мог бы засвидетельствовать это?
— Зачем? Зачем это надо? — спросил Филипп и, залпом осушив свой стакан, поставил его на камин. — Всякий раз, когда ты нуждался в моей помощи, я был к твоим услугам («Когда? Что ты имеешь в виду? Разве я когда-нибудь обращался к тебе за помощью?»). Не понимаю, черт побери, куда ты клонишь, но можешь быть уверен, что ради тебя я готов засвидетельствовать все что угодно.
