Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях | страница 44
Между тем такого рода соображения не остановили Сталина, который уже к этому времени сделал стратегический выбор, предпочтя широкомасштабные договоренности с нацистским руководством, сотрудничество с ним в условиях начинавшейся Второй мировой войны, когда стал торжествовать силовой подход к решению международных проблем. Как констатировал в Лондоне 5 августа посол И.М. Майский, «сколько попыток ни делает Чемберлен „забыть“, „простить“, „примириться“, „договориться“ — всегда что-нибудь фатально случается, и пропасть между Лондоном и Берлином становится все шире»>{19}. Его попытки остановить войну путем «мюнхенского варианта» для Польши были обречены на фиаско.
Заранее на неудачу оказались обречены августовские попытки координировать и объединить усилия для противодействия дальнейшей гитлеровской агрессии, прежде всего против восточно-европейских стран, Польши как первой жертвы, принявшие форму переговоров военных миссий СССР, Англии и Франции. Их целью было заключение трехсторонней военной конвенции, направленной против угрозы германского нападения, в том числе на Польшу. Однако со вступлением советско-германских переговоров в активную стадию работа военных миссий приобретала для Сталина характер «игры на двух столах», удобного маневра для торга с Гитлером в тактических ходах>{20}.
Полученные К.Е. Ворошиловым 7 августа инструкции предусматривали использование проблемы полномочий для затягивания переговоров и их секретность, что облегчало нажим на немцев, а также весьма специфическое разыгрывание «польской карты». Было рекомендовано, «если французы и англичане все же будут настаивать на переговорах», свести дискуссию к обсуждению «отдельных принципиальных вопросов», «главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию»>{21}.
Это требование было тщательно проработано накануне переговоров в «Соображениях советской стороны» за подписью маршала Б.М. Шапошникова от 4 августа. При всех пяти вариантах нападения агрессора на Францию, Великобританию, на Польшу, Румынию, Турцию и СССР (через территории Финляндии, Эстонии и Литвы) оно было обязательным>{22}, но заведомо неприемлемым для Польши. Это однозначно вытекало из истории и актуального состояния советско-польских отношений, из принципов польской внешней политики. Обратимся к свидетельству маршала Э. Рыдза-Смиглого. Будучи убежден, что проход частей Красной Армии еще не был бы равносилен их активному участию в защите Польши, но следует опасаться последствий их ввода, так как занятой территории они наверняка не покинут, он уточнял: «С Красной Армией шла бы вся администрация, политический, пропагандистский и другой аппарат». Опыт 1920 г. подсказывал ему: «Проход привел бы сразу к оккупации части страны и нашей полной зависимости от Советов... Россия захотела бы компенсации за 1920 год и Польша утратила бы восточные кресы. Советское правительство хорошо знает нашу позицию и если, несмотря на это, выдвигает сейчас требование нашего согласия как conditio sine qua поп продолжения переговоров, то оно тем самым доказывает, что серьезно к соглашению не стремится. Заявление Ворошилова не дает нам ничего конкретного, а только указывает, что советское правительство хочет, ставя военные вопросы, контрабандой протащить вопросы политические и так вести переговоры, чтобы их затянуть или сорвать. Советы не имеют намерения вступать в войну с Германией и включаться в наступление против нее»
