— Ну, оно у нее есть, надо полагать. — Мне не нравилась его дерзость. А ром пах, словно мазь, приготовленная знахарем, или средство от простуды. Теперь, когда под задницей у меня была табуретка, над головой — шатер, а мое имя и положение — известно, я стал чувствовать себя… собой. Пригубил ром — и чуть не проклял себя за это. — Впрочем, как оно работает, я не в курсе.
Мне было трудно представить, чтобы бабушка страдала от телесных недугов. Она была высечена из скалы и наверняка всех нас переживет. Так говорил отец.
— А ваши старшие братья? Мартус, кажется, и Дарин? Мартусу, должно быть, скоро исполнится двадцать семь, недели через две, да?
— Гм. — Да чтоб мне еще их дни рождения помнить! — Ну, они неплохо поживают. Мартус, конечно, скучает по кавалерии, но он-то хоть побывал там.
— Конечно, конечно.
Руки Тэпрута не знали покоя, они словно выхватывали из воздуха кусочки информации.
— А ваш двоюродный дед? У него всегда было слабое здоровье.
— Гариус?
Про старика не знал никто. Я даже не знал, что это мой родственник, на протяжении первых лет, что приходил навещать в башню, где его держали. Я пробирался через окно, чтобы никто не заметил. Двоюродный дед Гариус дал мне медальон с портретом матери. Мне было лет пять-шесть, наверно. Да, вскоре после того, как Молчаливая Сестра коснулась меня. Тогда я называл ее женщиной с бельмом. У меня потом месяц были припадки. Я нашел старого Гариуса случайно, когда был маленьким, — забрался в комнату и обнаружил, что она не пуста. Он напугал меня — весь скрюченный каким-то неестественным образом. Не злой, но… неправильный. Я боялся заразиться, вот в чем дело. И он это знал. Гариус хорошо понимал, что творится на душе у человека, даже у ребенка.
— Я таким родился, — сказал он. По-доброму ведь сказал, пусть я и смотрел на него тогда как на воплощение греха. Череп у старика был шишковатый, словно переполненный, неправильной формы, как картофелина.
Он полулежал в постели, рядом в пыльных лучах стояли на столике кувшин и кубок. Никто не навещал его в этой высокой башне, только сиделка следила за чистотой и иногда маленький мальчик забирался в окно.
— Родился таким — сломанным. — Каждое предложение вырывалось с тяжелым дыханием. — У меня был близнец, и, когда мы родились, нас пришлось разнять. Мальчик и девочка, первые сиамские близнецы разного пола, как говорили. Нас разделили, но неудачно. И я… стал вот таким. — Он поднял скрюченную руку явно геркулесовыми усилиями.
