– Тебе за это, Гаврилов, в аду гореть, – сказал я. – При чем тут горох?
– Ты хоть еврей, а дурак, – безошибочно определил Гаврилов. – За идеи в аду не горят. Только за поступки.
Не стал спорить, и мы поплелись дальше, к станции метро «Чернышевская» – ровно пятнадцать минут хода от дома, где я тогда жил. Мы зачем-то перешли улицу к чугунной ограде кинотеатра «Спартак». Там старик остановился у афиши и прочитал анонс нового фильма «Премия».
– Всем гореть в аду, – сказал, тяжко вздохнув, Гаврилов. – Ты только погляди: не стал он, сучий потрох, деньги брать, которые не заработал. Героем определили. Я вот не беру те, что заработал, а кто обо мне слышал?
– После смерти прославишься, – сказал я. – Ты не переживай.
– Долго ждать, – буркнул старик. – Еще лет пятьдесят – это точно. Это хорошо. Ада боюсь. Чертей с вилами. Не хочется помирать.
– Ну и живи, – разрешил я великодушно.
Мы вышли на улицу Петра Лаврова. Теперь этой улице вернули старую, немецкую фамилию: «Фурштадская», а этот Петр Лавров был революционер и смутьян. Он вышел из моды, и улицу у Лаврова забрали обратно.
– Ну так как, приняли тебя в партию? – спросил я.
– Нет, – буркнул Гаврилов. – Сказали: доказать преданность идеям Ленина – Сталина должен делом. В деревню послали, уполномоченным райкома по сельскому хозяйству. Сначала, значит, в Осташков отбыл. Там разнарядку получил: в деревню Шуты. От «железки» километров девять на попутке. Приехал вот в такую непогодь. Деревенька – дрянь, изб сорок – не больше. В том колхозе горох выращивали. Веришь – один горох. Еще до войны выпал им такой фарт: горох выращивать на концентрат для армии. Там же и сушилка была, и пресс от фирмы «Шлютс». Помню, на прессе дата выпуска имелась: 1914 год.
Колхоз назывался «Путь Ильича» председателем там был Хренов Василий Егорыч. Таких кривоногих людей я больше никогда не встречал. Хренов сам себя называл – жертва рахита, а еще был он лысый совсем, хоть и не очень старый. Лысый, а бородища жуткая, как у Карабаса Барабаса.
Мне в райкоме так задачу объяснили: «Ты, парень, едешь со всеми властными полномочиями. Урожай колхозный должен весь пойти государству, на восстановление хозяйства после жуткой войны с фашистом. Город от голода пухнет. Карточки хоть и отменили, но рабочему классу жрать нечего. В случае обнаружения воровства продукта сигнализируй, сразу вышлем милицию».
Дождь перестал моросить, и мы как-то сразу, не сговариваясь, сели на мокрую скамейку. Помню, на плащи понадеялись, но они промокли тут же. Так я сидел с мокрой задницей на улице Петра Лаврова (ныне Фурштадская), и слушал рассказ старика Гаврилова.
