— Мы али они? — Мужчина ткнул пальцем в потолок.
— Их благородия.
— Неужто не знаете? — искренне удивился он. — Исправник Курганского уезда господин Иконников-с. Бывшие оне. Там, наверху, проживают. Женка моя кухаркой у их служила, пока я на германской вшей кормил. А теперь, вишь, не надо стало, хватеру ослобождай, потому как муж изранетый с фронту явился да красную заразу в дом принес. Седни вечером баталия Состоялась. И не столь Михаил Васильевич, сколь Софья Борисовна бунтуют.
В квартире Иконниковых не спали: дверь открылась тотчас. В прихожей Аргентовского встретила розовощекая пухлая хозяйка. Засуетилась, приглашая в боковую комнату.
— Проходите, проходите. Из милиции? Я так и знала!.. — всплеснула руками Софья Борисовна и, присев на краешек стула, залилась горькими слезами.
— Что вы знали? — спросил Лавр.
— Знала, что судьба его предопределена.
— Чья судьба?
— Михаила Васильевича, мужа моего. Говорила: сходи к властям, скажись… Покаянную голову и меч не сечет, — продолжала причитать хозяйка. — Скажите: много ему грозит? А может, расстреляют?
Она прижала руки к пухлой груди, раскрыла рот и по-детски вопрошающе уставилась на Лавра, словно ожидая, что он сию минуту разрешит все ее сомнения.
— Считаете, что вашего мужа должны судить?
— Не успокаивайте, пожалуйста. Так всегда бывает, когда меняется власть.
Аргентовский внимательно посмотрел на Иконникову. Она потупилась и грустно, сквозь слезы, улыбнулась:
— Я не перестаю думать: вы, большевики, будто родились в сорочках. Все-то у вас легко и понятно. А мы, служащие, вечно приспосабливаемся к власти.
«Мысли хозяйки понятны, — подумал Лавр. — Интересно, что думает и чем живет сам исправник?..» И, обращаясь к Иконниковой, спросил:
— Могу я видеть Михаила Васильевича?
Она встрепенулась.
— Пожалуйста! Не откажите в любезности пройти в соседнюю комнату. Он давно ждет вас.
У резного, красного дерева, шкафа в кожаном кресле сидел тучный мужчина в темном шелковом халате. В скупом свете семилинейной лампы холодно поблескивали стекла его очков. Из-под седеющей щетки жестких усов, закрывающих тонкую верхнюю губу, торчала прямая трубка. Глаза под тяжелыми полуопущенными веками глядели мрачно.
Лавр поздоровался. Иконников, привстав, поклонился.
— Чем могу служить?
— Я — комиссар Курганской горуездной милиции Аргентовский. В целях пресечения самогоноварения произвожу обыски.
— Пожалуйста. Препятствовать не благоразумно, — пыхнул он трубкой и, проследив за плывущим по комнате колечком, спохватился: — Садитесь, комиссар. Пусть ваши люди занимаются своим делом.
