- Сказала: «бечь буду за великим». Кто он?
- Не знаю! Ты сам велик, княжич!
- Врёшь! Сказала: «тропу торить буду, а следа не оставлю…» Как то?
- Не знаю, княжич!
- Говори!
В отчаянии упала в подушки, зарыдала, сотрясаясь всем телом:
- Откуда ж мне знать-то? Как тропу-то торят - след в след! Первого следа и не видать! А уж иной по тропе пойдёт!
- Кто?
- Не знаю, не знаю я!
Юрий сорвался с постели, нащупал войлочную заглушку, сорвал с оконницы, другую сорвал. Повалушка высветлилась робким утренним сумраком.
Юрий с силой сжал в руках лицо девушки, притянул за скулы на свет из оконницы:
- Говори, ведьма!
- Что ты, господине, не ведьма я - девка простая!
- Ведуница чудская! Я тебя заставлю из песка верёвки-то вить! Сама же баяла давеча, чтобы суть разглядеть, мол, глаза не нужны! Али тебе глаза-то не надобны? - Большими пальцами Юрий прикрыл ей глазницы, надавил на глазные яблоки. - Ну, говори, что теперь видишь?
Ловя его руки, захлёбываясь слезами, которые обильно текли из-под Юрьевых пальцев, давясь воем, девка мычала что-то.
Юрий ослабил хватку.
- Что? Говори! Что видишь?
- Удачлив будешь!
- Ну!
- Только и в удаче не будет тебе покоя!
- Ну?
- Зверь ты! Зверь истинный!
Юрий и сам не понял: как, зачем, почему утопил в глазах её пальцы, только услышал мягкий хруст, почувствовал зыбкую скользкую, влагу и горячую кровь, что брызнула ему на руки, враз залила щёки девки.
- А-а-й! - крикнула она дико и страшно. Так дико, что Юрий невольно отпустил её голову, и девка, прикрыв руками лицо, ничком повалилась в постель.
- У-у-у… - выла она без слов.
А Юрий молча стоял над ней, вытирал о подол рубахи дрожащие руки… и плакал. Плакал, как в детстве, в нестерпимой жгучей обиде.
О чём плакал он? О чудных ли, чёрных, точно вишнёвая смолка, глазах чудской девки, в которые ни он и никто другой более никогда не взглянет? Но что ему девка чудская?
А может быть, плакал он о себе, впервые вот так, собственными руками, пролившем кровь? Но странная улыбка ли, гримаса дёргала его губы…
- Говорила же, глаза те не надобны, - сквозь слёзы зло сказал он, точно девка и была одна во всём виновата.
Она обернула к нему жуткое безглазое и кровавое лицо и вдруг, оборвав вой, сглотнув ком, сказала тихо и яростно:
- Вижу: зверь ты и зверю служишь! Путь пройдёшь, а следа не оставишь!
- Что ещё?
- Мало?
- Ещё скажи!
- Того достанет!
Юрий рукой удержал трясущиеся губы, криво усмехнулся:
- Милостив я, ведьма! Жизнь оставлю тебе, а язык-то укорочу! Надобен ли тебе язык-то?
