в жар её потайного устьица.
О, этот жар! Есть ли на свете что горячее его?
Тем более когда тебе восемнадцать лет!
- Ох! - выдохнула девушка, но не жалобно и испуганно, как вчера на вскрывание, а уж по-бабьи. И задышала то растяжно, то с прерывистым придыхом.
«Какая сырая колода, не девка - чистый огонь!» - изумлённо подумал Юрий и тут же забыл про это. Подвиги, сны, новый день - все ушло прочь…
Хотя время прошло изрядно, покуда Юрий натешился и высек-таки из чудской девки Марийки такую искру, от которой и самому было впору сгореть, в повалушке по-прежнему было темно - войлочные заглушки-наглухо прикрывали слюдяные оконца.
Обессилев на миг, в жаркой испарине, Юрий, будто урыльником, шёлковыми, длинными волосами девушки отирал с лица пот. И вновь с удивлением чувствовал, что запах её волос приводит его в искушение.
«Сколько уж можно-то?..»
- Так, кто ты?
- Говорю же, Марийка…
- Не про то я! Пошто я так-то сомлел от тебя?
- Не знаю.
- Врёшь! Чаровница ты! Так ли?..
- Не знаю.
- Ну а люб ли я тебе?
- Люб?.. - Она промолчала, и Юрий догадался во тьме, как усмешка тронула её губы.
- Что смеёшься? - зло спросил он.
- Чёрен ты, княжич!
- Что?!
И вдруг она заговорила, неровно, прерывисто, теряя и находя слова, будто и в самом деле увидела нечто, что недоступно простому зрению:
- Вижу… вижу… всю жизнь бечь тебе за великим… догнать… и не догнать… будет дикое время… кровь будет, много крови… А тебе по той крови всю жизнь тропу торить… тропу торить, а следа не оставить… Другому путь выстелить! Всю жизнь спешить будешь, и всю жизнь опаздывать… А к тому, к чему никто не опаздывает, в срок придёшь…
Странен был её голос, тихий, как шелест, странны были её слова; которые она не произносила, а едва бормотала - не разобрать.
Юрий, приподнявшись на локте, напряжённо вслушивался в шелест слов, в тихий, обморочный голос. Но так же внезапно, как заговорила, так она и умолкла внезапно. Будто молния озарила!
- Ну, говори! Говори же!
Девушка лежала безмолвно, закусив и без того истерзанные злыми, неумелыми поцелуями губы.
- Говори, что видишь! - закричал Юрий. От этого крика - будто спала и очнулась:
- Что вижу? Что? Темь-то какая, княжич! - совсем по-иному, испуганно залепетала она.
- Ты говорила! Сейчас говорила!
- Я? Молчала я, княжич, молчала!
Если бы было светло, Юрий увидел бы в её глазах страх. Даже не страх, а ужас. Но не перед ним, Юрием, а перед самой собой, перед тем, что вдруг открылось ей в этой кромешной тьме. Открылось, но, знать, и закрылось…
