Баю-баюшки, баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький Волчок
И укусит за бочок…
Кирилл Ильич затягивал эту колыбельную уже в пятый раз и как-то неожиданно начал то ли импровизировать, то ли подсознание само выбросило в память где-то слышанные слова.
А потом придет Медведь
И отхватит ножки треть.
Ушки отгрызет Лиса,
Зайка вырвет волоса…
— Черт знает что! — выругался «певец», спохватившись. — Откуда у меня такие садистские стишки в голове? Хорошо, что Артемка еще не понимает, чего это я ему тут плету! Или понимаешь?
Правнук, словно подтверждая слова деда, выплюнул засунутую ему в рот пустышку и снова заголосил благим матом. Дед кинулся под кровать искать соску, из-за которой его сын с невесткой могли и скандал устроить. Они придерживались современных методов воспитания младенцев и напрочь отвергали всякую возможность обмана ребенка пустышками.
За стеной грохнул особенно громкий аккорд, что-то разбилось и раздался взрыв хохота. Так расслабленно и непринужденно может ржать только современная молодежь, которая не считает нужным для себя обращать хоть какое-то внимание на окружающих и их мнение. От резких и неожиданных (хотя какая может быть неожиданность в такой какофонии?) звуков Артемка вздрогнул, замолчал, испуганно хлопая глазками, а потом включил форсаж и заревел так, что Кирилл Ильич застонал и схватился за голову.
— Все! — рявкнул он во весь свой неслабый голос, совершенно не испугав давно привыкшего к домашним рок-концертам правнука. — Мое терпение иссякло! И пусть говорят, что я ретроград и противник молодежи!
Произнеся это заклинание, он порывисто встал и грозно двинулся к двери в гостиную. Но все же, прежде чем рвануть ручку на себя, он пару секунд постоял, собираясь с духом.
Гостиная встретила его оглушающим ревом динамиков, ударившим по ушам с силой боксера-тяжеловеса. В сполохах синего и красного света от добытой где-то милицейской мигалки демонами из безумного фильма сумасшедшего режиссера скакали фигуры пяти или шести человек. Кирилл Ильич оторопело смотрел на сюрреалистическую картину, с трудом удержавшись от того, чтобы перекреститься. Наконец он встряхнул головой, избавляясь от наваждения, и крикнул в темноту:
— Даша!
Никто, разумеется, не ответил — голосу шестидесятипятилетнего старика трудно было тягаться с мощными колонками и пронзительным воем какой-то ультрасовременной «звезды».
— Даша, черт тебя подери!!! — зарычал мужчина, которого трудно было назвать стариком, во всю силу своих тренированных легких.
