– Серафима Игнатьевна, это товарищ из милиции. Он хочет с вами поговорить, – крикнул Глухов, наклонившись к старухе. Та повернула голову, изучила вошедших через толщенные линзы очков и отвернулась.
– Здравствуйте, я следователь Митяев из одинцовского отдела МВД. Хочу задать вам несколько вопросов. Рядом с вашей дачей убили человека. Вы случайно не заметили ничего подозрительно прошлым вечером?
– Нет, мы дачу не продаем. Всего хорошего, – не отрываясь от журнала, изрекла хозяйка.
Митяев с Глуховым переглянулись.
– Я же предупреждал, – напомнил Тихон Андреевич.
– Да, пожалуй, не стоило ее тревожить, – шепотом согласился следователь.
– Вы меня отнюдь не тревожите. Но дачу мы не продаем, – повторила пожилая дама. Видимо, слух у нее выборочно был не так уж плох.
Митяев поспешил удалиться. Неутомимая Берта дотащилась с ними до калитки, продолжая брехать вслед визитерам. Покинув участок, следователь отпустил сторожа и вернулся в овражек. Медэксперт Злотников на глаз установить причину смерти не смог:
– Ни ран, ни других повреждений. Могу только предположить: этот парень скончался менее суток назад, возможно, его отравили. Но для более точного заключения нужны вскрытие и лабораторная экспертиза.
Через десять минут следственная бригада собралась в микроавтобусе. Милиционеры составили акт, достали из портфелей термосы, бутерброды, с удовольствием перекусили и, дождавшись труповозки, с чувством людей, сделавших свое дело, отправились восвояси. На обратном пути одинцовские менты не упустили случая еще раз подивиться южной, столь нелегкой на фоне подмосковного предзимья пестроте одной дачи. Они еще не знали, что это, так сказать, «Пепсеты» грузинского президента Российской Академии художеств Зураба Церетели.
Гул моторов смолк, в поселке воцарилась тишина. Даже Берта наконец угомонилась. Глухов облегченно вздохнул и вернулся в дом. Показания с него сняли, подпись он поставил, таким образом, гражданский долг был им исполнен. Пообедав консервами прямо в банке, разогретыми на газе, Тихон Андреевич стер мокрой тряпкой грязь, оставшуюся на полу после посещения милиции, и посмотрел в окно. Тучи понемногу расползлись, и красноватое, по-осеннему грустное солнышко залило сад. Всю предзимнюю подготовку на участке сторож давно завершил, но солнышко манило из дома. Глухов натянул резиновые сапоги и вышел на улицу. Он сам не знал почему, но ноги понесли к овражку. Тихон Андреевич обошел место происшествия, и его внимание привлекло нечто, блеснувшее в лучах солнца. Старик нагнулся и поднял самопишущую ручку. Эта была обычная ручка, но ее украшали две белые буквы СК на темно-синем боку, а под ними – припечатанное серебряной краской слово «Забо…». Последние буквы стерлись. Глухов покрутил находку в руках и убрал в карман. Звонить снова в милицию и сообщать о такой мелочи он посчитал несерьезным. К тому же ручка валялась метрах в десяти от злополучного овражка, ее мог потерять кто угодно. Он немного погулял, вернулся домой и вывел на листке календаря: «Протопелин». Получилось красиво. Найденная ручка прекрасно писала густой черной пастой.
