— Вы только не волнуйтесь. Уилл недавно немного температурил.
— О нет! — простонала Руфь. — Прошу тебя, Господи… — У нее потемнело в глазах.
— Мы возили его в больницу в Хартсфилд, но врачи не нашли ничего настораживающего. Пол сказал…
— Пол?
— Он приезжал. Он сказал…
— Пол гостил у вас?
— Да, приезжал пару раз навестить Уилла.
Руфь промолчала.
— Как бы то ни было, — успокаивала ее Кармела, — теперь уже все позади. Пол сказал, чтобы я вас не волновала, но я все-таки решила поставить вас в известность.
— Я попрошу его лечащего врача созвониться с Хартсфилдом, — сказала Руфь, стараясь не впасть в панику.
Она столько всего читала про болезнь Уилла, но сейчас ничего не могла вспомнить. Температура — это признак? Да любая мелочь — признак, если ребенок болен. Но ведь Уилл не болен. Его вылечили.
— Ест он хорошо, — продолжала Кармела, — бегает всюду с Эдом, как и полагается нормальному ребенку. Я не стала бы вам звонить, если бы не знала о его болезни.
Руфь затошнило.
— Спасибо, Кармела. Я еще свяжусь с вами.
Только не это. Прошу тебя, Господи!
Она позвонила в больницу в Бостоне, позвонила домой Полу, провела встречу с одним клиентом, с другим пообедала, а после обеда пошла на совещание компаньонов. Она что-то записывала, формулировала какие-то аргументы, но думала только об Уилле. В конце концов она сняла трубку и позвонила Линде Петьевич.
— Скорее всего, ничего страшного, — рассудила Линда. — Я, конечно, не врач, но температура могла подняться просто оттого, что он перегрелся на солнце.
— Наверно, вы правы.
— Я посоветовала бы вам не волноваться, но вы ведь все равно не успокоитесь, что бы я ни сказала. Такая уж у нас, у родителей, судьба. Всю жизнь волнуемся. Даже когда дети здоровы. Да вы и сами знаете.
— Это плата за право называться родителем, — сказала Руфь. — Я никогда прежде об этом не задумывалась. Но да, мы платим за то, что породили жизнь.
Она вспомнила прошлое лето в Мэне. Если бы только можно было вернуть то счастливое время, до шторма. Если бы только…
Волны поглотили ее. Она пыталась вырваться из их объятий, но не могла пошевелиться. Вода безжалостным блеском резала глаза. Руфь с ужасом смотрела, как она захлестывает ее колени, поднимается к поясу, к горлу. Одна зеленая махина с ревом отделилась от остальных, обрушилась на нее и накрыла с головой.
Она пробудилась в холодном поту, погребенная под смятыми простынями. Паника не рассеялась, даже когда она зажгла свет, прошла на кухню налить стакан воды и взяла книгу.
