— А какая у тебя жизнь, большая, что ли?
Так всё и вышло. Этот случай стал для Маруси одним из тех маленьких детских открытий, которые, несмотря на свою незначительность, навсегда врезаются в память.
Тётя Дуня улыбалась со всем радушием, на какое была способна. Но всё равно улыбка её была кривовата, да и весь вид тёти Дуни — седеющие волосы, которые она каждый вечер наматывала на толстые бигуди, упругий второй подбородок, маленькие заплывшие глазки и нос картошкой — всё выглядело недоброжелательно и отталкивающе неинтеллектуально.
Она пригласила Марусю на кухню. Голос её был мягким, как подгнившее яблоко. К столу была приглашена и маленькая Леночка, долговязая белобрысая кривляка, сестрёнка Славика.
Всё, чем Марусю угощали, было на редкость невкусно и неаппетитно: и пюреобразный зимний салат, и жилистый плов, и мутноватый чай. Марусе стоило больших усилий абстрагироваться от липких, жирных краёв стакана и от потемневших кусочков грязи, засохших между зубьями вилки.
— Ну давай, рассказывай, — обратился к ней дядя Боря, — как там белокаменная?
— Стоит, — усмехнулась Маруся.
— Эх! Давно я там не был! — вздохнул дядя и причмокнул губами.
Тётя Дуня копошилась в раковине. Она спросила, будучи повёрнута к Марусе массивным рыхлым задом:
— Славку-то нашего видишь? Как он там?
Вопрос прозвучал ровно, естественно, даже с интересом. Тётя Дуня не покоробилась и не вздрогнула от своей неискренности и бессовестности. Марусе пришлось это сделать за неё.
— Нормально, — ответила она с вызовом. — Привет вам передавал.
— И ты ему от нас передавай.
«И это что всё? Тема Славика исчерпана?» — Маруся просто остолбенела. Но нет. Дядя Боря спросил:
— Как у него служба идёт? Рассказывает он тебе что-нибудь?
— Да. Дядя Боря, тётя Дуня, — начала Маруся, стараясь не глядеть на них и чувствуя, как её голос задрожал от непонятного волнения, — я хотела вам сказать, чтобы вы… в общем, моё мнение такое, что… в общем, я думаю, что хорошо бы, если бы вы послали ему немножечко денег.
— Это ещё зачем? Его там не кормят, что ли?
— Нет, кормят, хотя очень плохо кормят. Вы бы видели, какой он голодный ходит, с какой жадностью бросается на всё, даже на хлеб.
— Молодой, конечно, чего же, — усмехаясь, пробормотал дядя.
— Ему там совсем трудно, он ничего не может себе позволить. Я не говорю, там, в кино сходить, хотя и это иногда нужно, но ему не хватает даже на самое необходимое, даже на сигареты. А сигареты ему очень нужны, это у них почти валюта. Послушайте, он в настолько бедственном положении, что я была вынуждена дать ему как бы в долг (ведь я прекрасно знаю, что ему неоткуда вернуть) два раза по тридцать тысяч и потом ещё пятьдесят.
