– Успокойся, любимый, я здесь, я рядом и всегда буду подле тебя, – ласково проговорил Хворостинин, осушая поцелуями катившиеся по его щекам слезы.
– Обними меня, только крепко-крепко, – Григорий протянул руки и заключил молодого человека в объятия.
Вместе они снова легки на подушки. Иван с жаром, обливаясь потом, принялся целовать алые, пухлые губы царя, размазав помаду. Но какое сейчас было до этого дело? Государь судорожно принимал ласки своего кравчего, его темно-голубые глаза блестели при свете луны словно звезды, которыми он так любил любоваться с балкона дворца.
Близился рассвет. Голые ветви деревьев качались под порывом ветра, сдувающего с них хлопья снега. Двое молодых людей: царь и князь, лежали уставшие, на подушках. Григорий тяжело дышал, после ночи любви ему нестерпимо хотелось пить, но он решил подождать до завтрака. Глядя в потолок, он снова заплакал, только не знал, от чего: от того, что остался жить и сможет встретить новый рассвет, или же от признательности в верности Ивана. Князь заметил катившуюся по его щеке слезу и ловким движением поймал ее на свой указательный палец. Слезинка, маленькой капелькой блестевшая на пальце, отражалась в предутреннем свете, точно капля росы. Завороженный, смотрел на нее Иван, словно слеза эта была драгоценным камнем.
– Я верен тебе, государь, как никто другой и готов поклясться вот этой твоей слезой, что погибну, но спасу твою жизнь.
– Мне искренне приятно слышать такие речи, – ласковым голосом проговорил тот и, встав с кровати, быстро оделся, – прости меня, но я пойду к себе, дабы никто ничего не заподозрил.
Иван с наслаждением смотрел на его статное, стройное тело и не мог налюбоваться.
– Придешь в следующую ночь? – спросил он.
– Не знаю, у меня слишком много дел, – Григорий оделся и, подойдя к князю, поцеловал его в губы со словами, – я люблю тебя.
– И я тебя.
Вскоре по коридору донеслись торопливые шаги: царь вернулся в свою опочевальню, быстро смыл косметику в воде из рукомойника и, успокоившись, усталый, лег спать.
Когда ясное зимнее солнце лучами освещало землю, раздался по округе пушечный выстрел, стая испуганных птиц резко взметнулась в воздух. Григорий, раскрасневший, веселый, склонившись над новой пушкой, воскликнул:
– Превосходная работа! Необходимо отлить еще десятку таких штук, – он смахнул меховую шапку и вытер вспотевший лоб, благо сам испытал новое орудие.
Все его окружение переглянулось, но промолчало: слишком много средств уходит на приготовление к будущей войне. Один лишь мастер, что сделал пушку, подошел к царю и, склонившись в поклоне, поцеловал его белую руку:
