Григорий Отрепьев | страница 120
– Государь, я старался выполнить как можно лучше и если тебе что-то не пон…
Но Григорий резко перебил его, задорно вскинув голову:
– Работа превосходная, и сам ты молодец. Вот тебе мой царский подарок, – он снял с пальца один из перстней и протянл мастеру.
– Благослови тебя Бог, царь наш! – мужчина склонился до земли и поцеловал его сапог.
Молодой повелитель, также быстро потеряв интерес к пушке, подошел к Басманову и спросил:
– Готов ли «Шагай-город»?
– Да, государь мой.
– Тогда пусть прикатят его сюда, хочу взглянуть, как эти дармоеды, – он указал рукой на польских всадников, – попытаются взять «крепость», а то мнят себя храбрыми рыцарями, а на деле… А, ладно.
Из ворот, запряженная лошадьми, выехал «Шагай-город», изумивший и напугавший верующих москвичей. Крепость двигалась на колесах, имела много маленьких полевых пушек внутри и разного рода огнестрельные припасы, на ее дверях были изображены слоны, а окна, похожие на врата ада, извергали пламя. Вся процессия во главе с царем, ехавшем на рослом саврасом коне, двигалась к Москве-реке, где и должна была состояться потеха. Народ повалил за колонной стрельцов, шагавших вдоль улиц. Многие москвичи, боясь «Шагай-города», неистово крестились.
– Вот, царь наш батюшка потеху новую задумал, чертей выставил против народа русского, – воскликнул один из толпы.
– Да не против народа, а против устрашения татар, – ответил другой.
– Страшно-то как! – завопила дородная краснощекая баба в длинном шерстяном платке. – Черти смотрят так страшно, а из их пасти огонь валит. Ох-ох.
Крепость медленно подкатили за крепостные ворота и остановили подле реки в чистом поле. Снег давно прекратился, так что шагать стало заметно легче. Царь, ступив на землю сапогами на высоких каблуках, молодой, статный, красивый, дал знак польским рыцарям. Те, поняв, что от них требуется, выхватили сабли, мечи, копья и с криками полезли на «Шагай-город», время от времени отступая назад, дабы не быть спаленными яростным огнем.
Народ, дивясь на потеху, громко кричали и хлопали, некоторые выкрикивали обидные слова в сторону поляков, которые никак не могли справиться с «адскими чудищами».
Григорий, восседая под навесом рядом с Басмановым, рассмеялся и сказал:
– Вот так я возьму однажды Азов и покорю безбожных татар!
Все бояре устремили взоры на потеху, даже Василий Шуйский громко смеялся, наблюдая за неуклюжим польским рыцарством. Потом он обернул раскрасневшее от мороза лицо и, поклонившись, спросил царя: