Афанасий закончил читать послание и перевел дух, смиренно дожидаясь ответа. Вельможные панны, окружившие свитой короля, недоуменно переглянулись. Такого они не ожидали: не успел Димитрий взойти на престол, как решил идти войной на турецкого султана, позабыв, что ему еще предстояло покорить для начала Татарию.
– Я рад, что думы князя московского устремлены на возвеличие и укрепление христианской святой веры, однако война – вопрос довольно важный, требующий благословения папы римского, так что, мы, правители, Европы еще подумаем над этим вопросом, – все, и московский посол тоже, понимали, что это был завуалированный отказ.
Следующая часть послания, написанная на другом листе, касалась предстоящей свадьбы царя Димитрия Ивановича и Марины Мнишек. Царь известил короля, что уже получил благословение от своей матери, инокини Марфы, на этот брак, теперь же требовалось окончательное решение со стороны польского государя, поданной которой являлась суженная Димитрия. Сигизмунд, радостный, что больше не возникало споров на счет государственности, сразу же дал положительный ответ, и даже более того, решил стать представителем невесты на свадьбе в Кракове, на которой роль жениха должен был исполнить Афанасий Власьев.
Позже, переживая двойные чувства, московский посол, встретился с Юрием Мнишеком, между которым и царем был подписан договор, по которому невеста первое время обязана соблюдать русские обычаи, находясь в Москве, а именно: волос не наряжать; причаститься у патриарха, дабы быть коронованной; чтобы панна Марина ходила хотя бы по праздникам в греческую церковь; чтобы ни с кем не ходила под руку кроме своего отца; чтобы Марина по субботам ела мясо, а в среду постилась; чтобы после обручения ни с кем не ела и не пила, только наедине с собой.
Сандомирский воевода, озадаченный первым пунктом, обратился к нунцию Рангони, дабы тот дал согласие на причастие Марины у православного патриарха. Рангони не стал брать на себя бремя решения столь щекотливого вопроса и потому послал письмо дальше, в Рим, к папе Павлу V. Но послание дошло до Ватикана лишь весной, когда будущая московская царица уже была в пределах Московского государства.
Свадебная краковская церемония была назначена на 22 ноября. Марина Мнишек, одетая краше всех, блестала в белом алтабасовом платье, усаженном жемчугом и драгоценными камнями, на голове у нее была небольшая корона, усыпанная очень дорогими драгоценностями. Сама свадьба проводилась в доме, расположенном на главной рыночной площади Кракова, неподалеку от Мариацкого собора. В одном из залов этого дома специально приготовили «прекрасный алтарь». Церемонию проводил двоюродный дядя Марины краковский кардинал Бернард Мациевский. Гости составляли цвет польской аристократии: величавые паны, прекрасные дамы во французских платьях, в чьих волосах сверкали топазы, жемчуга, бриллианты. Русский посол, одетый в длинополый московский кафтан, выглядел неловко и отчужденно от остальной публики. Многие дамы тихо посмеивались над неуклюжестнью Афанасия, который ловя на себя презрительные взгляды поляков, еще больше сковывался.
