В Кембервилле было три динамо с паровыми машинами. Две, бывшие здесь с самого начала, не отличались особыми размерами; третья, самая большая, была новой. Меньшие машины производили умеренный шум; приводные ремни их пели над барабанами, щетки жужжали, и воздух колотился — вху-вху-вху-вху, — проходя между полюсами машин. Основание одной из них было изрядно расшатано, что заставляло дрожать весь сарай. Но большая машина топила все эти звуки в несмолкаемом жужжании своего стального сердца. У посетителя кружилась голова от неумолкаемого тут-тут-тут машин, вращения маховиков, снующей суеты клапанов, извергаемого по временам пара, а больше всего — от глубокого, несмолкаемого, все покрывающего аккорда огромной динамо-машины. Этот шум считался, с точки зрения механики, недостатком, но Азума-зи видел в нем доказательство могущества и величия чудовища.
Жаль, что невозможно, чтобы читателя, пока он читает этот рассказ, окружал шум этого сарая: я хотел бы рассказать ему всю эту историю под такой аккомпанемент. Это был настоящий грохочущий поток, в котором требовательное ухо могло уловить самые различные звуки. Здесь было непрерывное сопение, храп и кипение паровых машин, сюсюканье и хлопанье их поршней, монотонный шум спиц больших маховых колес; звук, издаваемый приводными ремнями, когда они растягивались и суживались, и злобный шум динамо-машин. А над всем этим, временами исчезая, когда ухо уставало от него, потом вновь овладевая сознанием, царствовал тромбон большой машины. Пол никогда не был устойчивым, он дрожал и звенел. Это было ошеломляюще беспокойное место, вполне способное заставить мысли любого метаться странными зигзагами. В течение трех месяцев, пока длилась большая забастовка механиков, Холройд (консерватор) и Азума-зи (только черный) никогда не покидали суеты и этого шума, даже спали и ели в маленькой деревянной сторожке между машинным отделением и воротами.
Вскоре после поступления Азума-зи в отделение Холройд произнес проповедь о большой динамо-машине. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным.
— Ты посмотри на нее, — призывал Холройд, — куда, к черту, годится в сравнении с ней твой языческий идол?
И Азума-зи посмотрел. Голос Холройда был заглушён на минуту. Азума-зи расслышал только: «Убить сто человек… Двенадцать процентов на обыкновенную акцию…»
Это уж было чем-то вроде религии. Холройд гордился своей большой динамо-машиной и распространялся о ее величине и силе перед Азума-зи, пока его слова и непрерывный шум вокруг не вызывали странного течения мыслей внутри черной курчавой головы. Холройд объяснял самым подробным образом дюжину способов, которыми эта машина может убить человека, а однажды дал Азума-зи испытать легкий удар током, как доказательство силы машины. Как-то раз после этого, в минуту передышки (у Азума-зи была тяжелая работа, так как он выполнял не только свои обязанности, но и большую часть обязанностей Холройда) Азума-зи сидел и наблюдал за огромной машиной.
