За прошедший год в лавке мало что изменилось. Разве что голова пожилого подмастерья, исполняющий роль здешнего хозяина (на самом же деле — привратника), совсем уж побелела.
Завидев Славу, старик приветственно кивнул, с подозрением покосился на ее скрытого плащом спутника, но вопросов задавать не стал. Посеменил по скользкой, истертой лестнице в подвал, привычно сдвинул ржавый доспех, открывая проем с массивной дверью без ручки, постучал условным стуком, лицо все время сохраняя деловито-безразличным. И лишь когда отбросил Огнезор с головы капюшон, потерял старик на миг свою невозмутимость. Еще бы! Беглый Гильдмастер вернулся! Чем не повод потаращиться?
Изумленные физиономии караульных, открывших дверь с той стороны, были ничем не лучше.
Чувствуя себя ярмарочной диковинкой и оттого все больше раздражаясь, зашагал мастер по знакомому коридору. Держался он, впрочем, надменно и прямо, взгляды по сторонам не бросал — словно в нынешнем его появлении не было вовсе ничего необычного. Будто вернулся он после очередного приказа — и, как всегда, с триумфом.
Его выдержки хватило ненадолго.
Низкий каменный коридор вынырнул в Общий Зал. Все переходы и лестницы Дома стекались сюда — под этот высоченный, гулкий свод, так похожий на храмовый. Впрочем, почему только похожий? В хрониках пишут: много столетий назад здесь, и правда, проводились богослужения — а сам Дом принадлежал религиозному Ордену. Вот и остались на память о тех временах стены, украшенные мозаикой давно забытых богов и богинь; истертый мрамор пола, где еще угадывался рисунок никому уж не понятных мистических символов; да под самым потолком — узкие витражные окна, сквозь которые пыльными лучиками проливалось осеннее солнце… А еще — нестройный, многолюдный шелест голосов, негромких, но мощно подхватываемых эхом.
Зал не пустовал никогда.
Огнезор ступал в него с опаской, будто уличный актер на большую Дворцовую сцену, — сразу выставляясь напоказ, ожидая любопытства, шушуканья, навязчивых, липнущих взглядов…
Скользящий шаг, другой… Еще не узнан. Но кто-то мазнул уже по лицу глазами, небрежно, мимоходом, — и тут же повернулся, осознав. Замер, вытаращился, дернул за рукав соседа, шевельнул губами.
И теперь каждый встречный, от ученика до мастера, отрывается от дел или праздной болтовни, отступает с дороги, поворачивает голову вслед — пока все взгляды не сливаются лишь на одном лице. Пока своды не заполняет шепчущий звук единственного, каждыми устами повторяемого, имени…
