«Старый ворчун», — подумал редактор.
А тот между тем продолжал:
— Фамилия этого молодого человека — Подбельский. Он у нас в прошлом годе работал. Вы с ним тогда скандалили, а вот видите — он оказался победителем. У них сейчас власть. И сдается мне, что они сели крепко…
— Как вы говорите, Иван Дмитриевич? — опешил Благов.
— Не горячитесь и учитесь выслушивать старших. Есть в этом человеке что-то такое искреннее и подкупающее. Как бы это вам сказать — ну, простота, мысль, государственность. Затрудняюсь подобрать подходящее слово. Это уж по вашей линии — вы литераторы. Только жаль, — и Сытин тяжело вздохнул, — не придется завтра, и послезавтра, и после-послезавтра, и вообще не придется нам больше печатать свою газету.
— Опять запретили? — вскочил Астапов. — Возмутительно! И вы это оставите?
— Оставить не оставлю, а выходить не будет. Да еще в трибунал, наверное, позовут. Вот и будете, батенька, ответ держать. Кстати, скажите-ка, Федор Иванович, кто нас снабжает информацией о фронтовых делах? И потом, почему вы даете своим писакам такую волю? Вы что, серьезно думаете, что большевистская власть скоро погибнет?
— Да, думаю, Иван Дмитриевич…
Сытин продолжал наступать на редактора:
— Вот именно, и вы такой, и ваш Саша Яблоновский такой, все вы такие. А я, старый дурак, верю вам, думаю, что у вас есть какие-то идеи, совесть наконец… Эх!..
Он махнул рукой и дал этим понять, что аудиенция окончена.
4
Весть о закрытии «Русского слова» сразу же распространилась среди сотрудников редакции и рабочих типографии. Меньшевики и эсеры, а их влияние чувствовалось в сытинской типографии, решили немедленно использовать этот случай как предлог для наступления на советскую власть.
Фабричный комитет направил в Комиссариат по делам печати своих представителей. Беседа была довольно продолжительной и шумной.
Комиссар объяснил, что Иван Дмитриевич Сытин, у которого он был накануне, хорошо знает причины закрытия газеты: она публиковала клеветнические материалы, подрывающие авторитет советской власти.
— Большевики ратуют за «свободу печати», — не унимался представитель фабричного комитета. — Где же она, эта свобода?
На вопрос Вадим Николаевич ответил вопросом:
— Скажите мне: вы наборщик или печатник?
— Стереотипер.
— И, наверное, лет тридцать уже работаете у Сытина?
Фабкомовец кивнул.
— Вот видите — тридцать лет работали на хозяина. А мы хотим, чтобы сами «рабочие стали хозяевами, чтобы они сами управляли не только типографиями, но всеми фабриками и заводами, всей Россией.
