Простое море | страница 35



— И правильно, — возражает Август. — Самая тяжелая работа — это лишняя работа.

— Бывают, знаете ли, соображения высшего порядка, — говорят Каковский. — Приходится заставлять человека делать работу, которая ему кажется лишней. А практически — она необходима... Есть такое ходячее выражение: распустить вожжи. Вам оно известно?

Август настораживается.

— А почему вы меня об этом спрашиваете?

Каховский поднимается с ракетного ящика, становится рядом с помощником и продолжает так, чтобы не слышал рулевой:

— В конце декабря Гулин уходит от нас в Ленинградскую контору. Вам уже двадцать восемь лет, дело вы знаете, кое-какой опыт у вас есть. Попробуйте подобрать вожжи. Только всерьез. Когда вы сегодня пришли на судно, от вас разило сивухой. Я это замечаю не первый раз. Все чаще вы возвращаетесь с берега усталый, в мрачном настроении. Это заставляет меня думать, что у вас там не все в порядке. Я не считаю, что вам нужна какая-то особая помощь. Вы человек сильный, справитесь сами. Но так больше продолжать нельзя. Иначе я вынужден буду оставить вас вторым и просить себе другого старшего.

— Учту.

— Вот и хорошо. Извините за вторжение в вашу личную жизнь. Впрочем, она ведь не совсем личная. Какой-то стороной ваша личная жизнь влияет и на меня, и на матросов, и на тех людей, ради которых мы работаем. Правильно?

— Верно. Не в лесу живу, конечно... Третий от нас тоже уходить собирается, я слыхал.

— Намерен.

Каховский идет к своему излюбленному месту, садится на ракетный ящик и говорит:

— К нашему делу надо иметь призвание. Тут романтика очень своеобразная. А ему пальмы подай, остров Целебес и ручную обезьянку в каюту. Без этих атрибутов он романтику моря не приемлет.

— Подрастет, образумится.

— Хорошо, если образумится. У него слабый характер. Каховский закрывает глаза.

Уже совсем рассвело. Сквозь серые облака размытым пятном просвечивает солнце. Август запахивает полушубок и идет наверх определять место.


34

На «Аэгне» бодрствуют три человека: капитан, боцман и матрос Горбов. Он топит плиту на камбузе и кипятит воду.

Капитан с боцманом стоят в рубке, молчат и смотрят на море. Оно такое же серое, как и небо. С северо-запада идет крупная зыбь. Шхуна ритмично качается с борта на борт. Машина не работает. Непривычно тихо.

— Шел бы ты отдыхать, Григорий Семенович, — говорит Демидов. — Хватит, навоевался за ночь. Поспи до прихода.

— Это можно, — соглашается боцман. Он выходит на палубу, залезает в форпик, потом в трюм и снова возвращается в рубку.