Понятно. Мне больше нечем заняться, как показывать какой-то незнакомой канадке красоты Варшавы. Музей Восстания обязательно должен ее заинтересовать и Старувка. Лазенки. Маршалковская. Потому что у них в Канаде ведь ничего подобного-то нет. Их города по сравнению с нами – это так, курятники, тьфу.
Да наши скверики по сравнению с их национальными заповедниками просто огороды…
Да нет, разумеется, Инга просто мечтала всю жизнь о самом прекрасном городе на земле – о нашей кошмарной Варшаве. Я ее на Волю свожу, чтобы она обязательно собственными глазами увидела помойки и загаженные газоны. И отсутствие мест для парковки.
Я люблю Варшаву, правда. Это настоящая такая любовь, потому что у меня нет для нее никаких причин, если честно. В Варшаве тоже есть красивые места и уголки, если знаешь, где искать. Но Старувка?! Искусственная от начала и до конца? Заново отстроенный Королевский замок? Можно ее взять на Прагу, там атмосферно. Можно еще поехать на Жолибож, он красивый. Но прошу прощения, чем ее изумлять – ТЦ Blue City, каких в Канаде хоть половником черпай? Или, может, лестницей на Центральном, которую я, к тому же, могу и не одолеть?
Мартирология отпадает – тут я пас. А музеи? Вот приехала бы она пару лет назад – у нас выставка импрессионистов проходила.
– С удовольствием воспользуюсь, – говорит Инга, и ее совершенно не смущает неоднозначность этой кошмарной ситуации.
– Мы сняли Инге квартиру, твоя мама нам очень помогла, спасибо тебе, Юся, огромное. Инга два года жила в Лондоне, так что уж в Варшаве сможет о себе позаботиться, правда ведь?
Ой, неправда, дорогие мои.
– Разумеется, а я помогу чем смогу.
– Я тут не знаю каждого, – говорит Инга. – Но скоро узнаю.
– Не знаю тут никого, – поправляет ее ласково мать.
Инга в отличие от меня выглядит просто шикарно.
И по-польски она говорит вполне хорошо, а ведь это польский – я впечатлен.
В конце концов, можно ее отвести в Национальный. Правда, после Британского музея она, конечно, вряд ли будет поражена и ошеломлена масштабом.
– А ты чем занимаешься?
Прежде чем я успеваю ответить, за меня отвечает матушка:
– Он оператор. Кинооператор.
Инга смотрит на меня, но это известие не производит на нее ровно никакого эффекта. И мне это нравится.
– Я сейчас настраиваю антенны и телевизоры, езжу по вызовам, чиню разрывы проводов, пульты, программы настраиваю тем, кто путает жизнь с телевидением, – не выдерживаю я.
– Это он так шутит, – говорит матушка. – Крыся, еще свинины, ну хотя бы кусочек?
