— Мне там делать нечего, факт, — отмахнулся Степан.
— Шаляпин будет там выступать, — соврал я первое, что пришло на ум.
— Шаляпин? — удивился Точильщик. — Тогда дело другое…
Но Санька все испортил:
— Вовка, не трави. Шаляпин давно рванул за границу. Он в Америке или во Франции.
— Вчера приехал московским поездом, — тут же нашелся я.
— Тогда твоя Зина вряд ли достанет контрамарки. Да разве Шаляпин будет петь в клубе — мало для него театров?
Ох, уж этот мне Санька! Говоришь ему вполне авторитетно, а он бубнит свое. Ну ладно, сама жизнь ему докажет. Хм… Ничего она ему не докажет! Но ведь я уже говорил: стоит мне выдумать любую историю, я сам начинаю в нее верить.
Тысячу раз ругал я себя за болтливость. Ну, зачем было рассказывать о приглашении Зины?
Теперь житья нет; «Пойдем да пойдем!» Степка говорит: «Слабо тебе нас повести».
Степка малообразованный тип и всегда скажет что-нибудь невпопад. Поведи его к Зине — он уморит ее своим «фактом». Точильщик значительно выигрывает, когда молчит. Вот если запоет — дело другое.
Зину Точильщик уже однажды видел. Ужасно нахально пожирал ее глазами, быстро застегнул ворот рубашки, поправил пояс, вмиг подтянулся, точно Зина собиралась устроить строевой смотр.
Когда я думаю о Степке, он тут как тут. Вот и сейчас явился ни свет ни заря. Делаю вид, будто ужасно хочу спать, разговариваю с ним, не открывая глаз.
— Раз мы решили срываться, так давай хоть сегодня подработаем, — дышит он мне в ухо.
— Лучше завтра, — жалобно говорю я.
— Рахит несчастный! — бесится Точильщик. — Забыл, какой сегодня день?
Сон все еще держит меня в своих объятиях. Еще минутку бы соснуть. Степка наконец умолк, слава богу. Какая-то проклятая муха устроилась у меня на лице, щекочет ноздри, ухо. Всю жизнь человеку мешает какая-нибудь назойливая муха! Спать невозможно. Открываю глаза, и Степка, с соломинкой в руке, делает испуганное движение назад.
— О кат проклятый! — взревел я. Степка хохочет.
Встал — и сразу захотелось есть. А когда сосет под ложечкой, все остальные дела и желания отступают. Но Степка умеет отгадывать чужие мысли.
— Ты хочешь жрать, я вижу. Подработаем, и я куплю хлеба.
— Только хлеба? — опрашиваю разочарованно.
— Вот чудак. А долг Седому Матросу кто отдаст?
— Какой долг?
— Десятку для тебя дал Матрос. Он, правда, не требовал возврата, а сказал, что ты ему поможешь в одном деле.
— Ни в каких его делах я не помощник. Зачем ты брал у него?
— У кого же взять? Да еще ночью. Чего ты сдрейфил? Подработаем и отдадим ему эту десятку. А если нет, мы ведь все равно на днях… — и Степка так свистнул, что воробьи в испуге взлетели с перил балкона.
