А прожитые дни были по-своему прекрасны. Дружно, единой семьей жила команда Коистантпиовского равелина. Молодые матросы-первогодки, попав в равелин, сразу же чувствовали великую силу вековечных севастопольских традиций. Гуляя по городу, где на каждом шагу встречались славные памятники истории, вплоть до нахимовских пушек с чугунными ядрами, они проникались гордостью за свой флот, и для них было счастьем считаться потомками легендарных севастопольских моряков. Старшие товарищи, уже успевшие остыть от первых, непосредственных впечатлений, в то же время настолько срослись со всеми атрибутами черноморской славы, с самим торжественно гордым духом города, что не мыслили себя где-то в другой обстановке, оторванными хотя бы на mi гг от гордого орла на постаменте памятника погибшим кораблям, от строгого, стоящего с непокрытой головой Тотлебена; от Корнилова, предсмертным жестом призывающего до конца отстаивать Севастополь; от причудливой, с ладьей наверху, пирамиды в честь командира брига «Меркурий* — капитан-лейтенанта Казарского, с торжественной надписью «Потомству в пример», и многого, многого другого, чем славен легендарный морской бастион.
По не только памятники старины глубоко запали в матросские сердца. Не менее любили они живой, настоящий, кипучий город, с небольшими, в акациях, улицами, с пьянящими теплыми ночами под бархатио-чериым южным небом, где каждая звезда, как грецкий орех; с ласковыми ночными бухтами, в воде которых, черной, как тушь, извиваются змейки огней.
Время равелшшев было заполнено до предела. Занятия по специальности, политзанятия, работы на рейде, спорт, самодеятельность, кино, книги — все требовало уйму времени и, несмотря на юношеский возраст, к вечеру все порядком уставали, так уставали, что через минуту после отбоя уже спали крепким здоровым сном.
Люди в равелине были самых разнообразных наклонностей и характеров. Самым старшим по возрасту был франтоватый Юрезанскнй. Широкоплечий красавец, он знал и чувствовал свою силу 4! красоту, и это делало его слегка снисходительным в отношениях с другими. Самые лучшие девушки Севастополя засматривались на него, что вызывало жгучую зависть Гусева и безграничное обожание некрасивого Колкина. Наделенный чуткой, отзывчивой душой, остро чувствуя прелесть и обаяние женской красоты, Колким страдал оттого, что никогда -не сможет открыть девушке свое сердце, наперед предугадывая, какое это произведет на нее невыгодное впечатление. Понимая состояние Колкина, Юрезанскнй решил ему помочь. Однажды, вернувшись из увольнения, он поманил Колкина пальцем:
