После перекура Муромец отправился обратно в палату, мечтать дальше о девках и дембеле, а я решил подышать свежим воздухом для разнообразия. На крыльце стояли Бондарь и сантехник Назар. Судя по длине дымящихся сигарет в их руках, только что закурили. Я услышал то же слово «инвентаризация», дальше оба замолчали и уставились на меня недобро. Я прошел за угол и двинулся вдоль здания, еще не придумав, куда? — но, чувствуя спиной чей-то взгляд. Видимо, «заговорщики» решили проверить, не встал ли я тут погреть уши.
Дойдя до конца отделения, я вновь завернул за угол, придумав себе занятие — почистить подоконник от упавших веток. Дело по меньшей мере странное, если кто вдумается. Где это видано, чтобы солдат сам себе находил работу? Это покушение на устои! Зачем тогда начальство?..
Не об этом ли спросить поманил меня рукой офицер от здания, что располагалось напротив?
Хотя, вряд ли. Он же не мог знать, сам я или кто приказал?
Подойдя ближе, разглядел две звездочки вдоль погона — прапорщик. Усатый бравый рубака, балагур, кутила и бабник — с виду. При этом скромный в быту во всем, что касается себя лично. Таким я увидел его портрет. Прапорщик мне понравился.
— Прикурить есть? — Он изобразил руками, как чиркают спичкой о коробок.
— Так точно, — протянул ему коробок. Он прикурил, вернул.
— Разрешите с вами подымить, товарищ прапорщик? — спросил я.
— Изволь, — с некоторым удивлением согласился он и вытащил из кармана пачку.
— Нет, спасибо, у меня есть. Я достал свою пачку «Столичных».
— Хорошо живешь, — заметил прапорщик. Сам он курил «Приму».
— Посылку получил. Угощайтесь!
— Нет, благодарю. Я к своим привык… Захворал? — спросил он меня.
— Пустяки, насморк.
— В каком месте? — Прапорщик красноречиво посмотрел вниз.
— Нет, не там, — засмеялся я, вспомнив, в каком отделении лежу. — Обыкновенный. Гайморит.
— Все, что лечится, не страшно, — философски заметил прапор.
— Бывает такое, что не лечится? — догадался я, глянув на вход в то помещение, что было у него за спиной.
— Правильно мыслишь, — сказал хранитель морга. — У меня там двое хануриков лежат, антифризу напились. Можешь себе такое представить?
— Нет, не могу, — признался я. И вправду, глупость должна иметь предел, за которым нельзя призывать в армию. Вряд ли со мной согласился бы военком, по должности считающий, что на службе любому найдется применение.
— Вот и я — с трудом… Еще, капитан один себе пулю в лоб пустил из-за несчастной любви. Не жилось ему!
