Захрустела, ломаясь, стеганула упруго по рукам кукуруза. Здесь, где-то здесь должны быть гитлеровцы. Взгляд метался из стороны в сторону, искал и не находил врага, и палец на спусковом крючке занемел от напряжения.
Стихло «ура». Только металлический шелест, хруст невысокой кукурузы да тяжелое дыхание бежавших рядом солдат слышал Генджи.
А вражеских окопов все не было видно, и люди, слишком рано начавшие бег, стали задыхаться. И вдруг прямо перед ними поднялись из-под земли фашисты в касках и в упор ударили из автоматов.
Генджи упал, успев увидеть, как повернули назад наступающие. Он полоснул очередью по открывшейся вдруг траншее и услышал крик Сатыбалдыева:
— Ложись! Отходить в порядке!
И только после этого, и то не сразу, пришли в себя оставшиеся в живых и открыли встречный огонь, не давая немцам подняться в контратаку.
А Генджи лежал и все строчил из автомата, пока ППШ в последний раз не вздрогнул и не умолк.
Рядом лежал сержант Горелик. Генджи увидел его бледное, с капельками пота лицо, пальцы, судорожно вцепившиеся в землю, и услышал его хриплый, полный страдания голос:
— Генджи… друг… застрели… не могу…
Это был уже не тот весельчак Горелик, которого солдаты в шутку называли заместителем командира взвода по смеху.
— Ты держись, — Генджи подполз к нему, — держись, я помогу. Выберемся…
Тогда Горелик слабым движением руки оттолкнул его и еле слышно сказал:
— Брось ты… я ж понимаю… А ты беги, пока можно… беги…
Но Генджи уже закидывал его руку себе на шею, готовый вытащить сержанта из-под огня, спасти. В это время острая боль кольнула в затылок, и поплыли перед глазами стебли кукурузы, комья земли, высокое небо, — все это закрутилось, смешалось, исчезло…
Сознание возвращалось к нему медленно. Как сквозь сон, услышал он чье-то бормотание. И вдруг понял: говорят по-немецки.
Сразу же заработали четко и ясно мысли. Рядом немцы. Нельзя двигаться, примут за мертвого, уйдут, а тогда… Эх, жаль, что расстрелял все диски. А может, рядом есть годное оружие?
Генджи приоткрыл глаза и увидел Горелика. Как же это он забыл о нем? Ведь сержант ранен, надо перевязывать его…
Совсем рядом захрустела под чьими-то тяжелыми шагами кукуруза. И это равномерное «хырт, хырт» только ранило слух, заставляло сжиматься сердце. Все ближе, ближе… Больше не было сил в бездействии слушать этот хруст. Генджи приподнялся на руках, напружинился, ища глазами автомат Горелика, готовый вскочить и драться до последнего. Автомата почему-то не было возле неподвижного тела сержанта.
