— Какъ я васъ оставлю, моя Руфь? Особливо въ настоящемъ положеніи, куда вы теперь пойдете, я и придумать не могу. По всему что вы говорили мнѣ о мистриссѣ Мезонъ, я не думаю чтобы она была способна смягчить свое строгое рѣшеніе.
Отвѣтомъ были однѣ тихія неудержимыя слезы. Гнѣвъ мистриссъ Мезонъ былъ уже на заднемъ планѣ; настоящимъ горемъ сталъ отъѣздъ Беллингема.
— Руфь, продолжалъ онъ, хотите ѣхать со мною въ Лондонъ? Любовь моя, я не могу оставить васъ здѣсь безъ пристанища; разлука съ вами и безъ того уже такъ тяжела, а еще при такихъ обстоятельствахъ, безъ друзей, безъ крова, это невозможно. Поѣдемъ со мною, милая, довѣрьтесь мнѣ.
Руфь молчала. Вспомнимъ какъ была она молода, невинна, вспомнимъ, что у нея не было матери. Ей казалось, что для ея счастья довольно быть съ Беллингемомъ; что касается до будущаго, то это онъ уже самъ все рѣшитъ и устроитъ. Будущее скрывалось въ золотистомъ туманѣ, за который она не старалась проникать; но если онъ, ея солнце, скроется изъ вида, уѣдетъ, — золотистый туманъ превратится въ черную мглу безъ малѣйшаго луча надежды. Беллингемъ взялъ ея руку.
— Ѣдете вы со мною? Любите ли вы меня настолько чтобы довѣриться мнѣ? — О, Руфь, продолжалъ онъ съ упрекомъ, неужели вы мнѣ не довѣряете?
Она перестала плакать, но тяжело вздыхала.
— Милая, я не могу этого вынести. Ваше горе приводитъ меня въ отчаяніе. Но еще тяжелѣе видѣть какъ вы равнодушны, какъ мало огорчаетъ васъ наша разлука.
Онъ опустилъ ея руку. Руфь снова разрыдалась.
— Мнѣ придется можетъ ѣхать въ Парижъ съ моею матерью. Не знаю когда мы опять свидимся. Руфь, прибавилъ онъ съ горячностью, любите ли вы меня?
Она что-то отвѣтила, но такъ тихо, что онъ не разслышалъ, хотя наклонилъ къ ней голову. Онъ снова взялъ ея руку.
— Что, жизнь моя, что вы сказали? вы меня любите? — да, я вижу это изъ того какъ дрожитъ маленькая ручка. Если такъ, то вы не допустите, чтобы я уѣхалъ одинъ, несчастный и озабоченный вашею участью. Вѣдь вамъ не остается иного исхода, моя бѣдная дѣвочка; вѣдь у васъ нѣтъ друзей, которые бы васъ приняли къ себѣ. Я тотчасъ иду домой и вернусь сюда, черезъ часъ, въ экипажѣ. Ваше молчаніе, Руфь, дѣлаетъ меня счастливымъ.
— О, что мнѣ дѣлать? вскричала Руфь. Мистеръ Беллингемъ, вмѣсто того чтобы научить, вы только пугаете меня.
— Я васъ пугаю, милая Руфь? Но мнѣ кажется дѣло такъ ясно. Подумайте хорошенько: вѣдь вы круглая сирота, бѣдное дитя мое, и только одинъ человѣкъ васъ искренно любитъ; вы отвергнуты безо всякой вины съ вашей стороны, единственнымъ существомъ, отъ котораго имѣли бы право ожидать покровительства; это существо безчеловѣчная, неумолимая женщина. Что можетъ быть естественнѣе (и слѣдовательно справедливѣе), что вы отдаетесь подъ защиту того кто васъ истинно любитъ, кто пойдетъ за васъ въ огонь и въ воду, кто будетъ хранить и беречь васъ? Если впрочемъ вы расположены къ этому человѣку. Еслиже, какъ я подозрѣваю, Руфь, вы не расположены къ нему, то лучше намъ разстаться; я оставлю васъ навсегда; для меня лучше уѣхать, если вы ко мнѣ равнодушны.
