Княжна сочувственно покачивала своею осѣненною золотистыми косами головкою:
— Она именно на меня такое впѣчатленіе произвела, ваша тетушка, что она думаетъ и поступаетъ хорошо…
— Какъ это ужасно, начала она, помолчавъ, опять, — что васъ за границу не пустили!..
— Да! и глаза Гундурова мгновенно заискрились, — это ударъ для всего моего будущаго! И за что, за что? вскликнулъ онъ въ неудержимомъ порывѣ; — оторвали человѣка отъ всего что было для него жизнью, связали по рукамъ и по ногамъ…
Онъ не договорилъ. Княжна внимательно поглядѣла на него…
— Я, тихо промолвила она, — все жила за границей, до сихъ поръ, сужу по тамошнимъ понятіямъ, — тамъ даже никому въ голову не придетъ, чтобъ можно было такъ поступить съ невиноватымъ человѣкомъ… Знаете, я очень люблю мое отечество, и такъ рада что мы наконецъ въ Россіи! Но это ужасно когда
Она вдругъ задумалась. Гундуровъ въ свою очередь, поднялъ на нее глаза съ какимъ-то благоговѣніемъ.
— Вы будете играть Гамлета? спросила она черезъ мигъ.
Онъ помолчалъ, еще разъ глянулъ на ея опущенныя вѣки:
— Буду, княжна! произнесъ онъ, будто только теперь окончательно рѣшившись, — и я какъ-то надѣюсь, что я вамъ отъ этого не покажусь смѣшнымъ… А посмѣетесь, — грѣхъ вамъ будетъ! примолвилъ онъ, налаживаясь на шутливый тонъ и слегка краснѣя. — Признаюсь вамъ, я бы не рѣшился въ другую минуту, — но мнѣ надо уйти отъ тоски…. отъ того что чуть съ ума не свело меня тамъ… въ Петербургѣ… Вотъ тѣмъ оно и дорого, тѣмъ велико искусство, княжна, горячо зазвучалъ голосъ молодаго человѣка, — что въ него какъ въ святую святыхъ можно уйти и позабыть тамъ все что гложетъ, мутитъ, снѣдаетъ здѣсь наше я…
Онъ остановился вдругъ съ невольнымъ сомнѣніемъ: не покажется-ли ей это слишкомъ горячимъ, юношескимъ, — ему вдругъ ужасно страшно стало что она не пойметъ, не пойметъ того что именно заставляетъ его рѣшиться выступить на сцену въ незнакомомъ домѣ, приняться за то что обыкновенно почитается дѣломъ однихъ «праздношатающихся, пустыхъ свѣтскихъ людей»….
Но въ сосредоточенномъ вниманіи съ которымъ слушала она его ему какъ-то разомъ сказалось что никто въ эту минуту не былъ бы въ состояніи такъ понять его какъ эта свѣтская дѣвушка, съ ея спокойнымъ обликомъ и неулыбающимся взглядомъ.
— Постарайтесь сыграть хорошо! сказала она просто, — мнѣ такъ хочется видѣть его на сценѣ. Я читала Гамлета… Настоящаго! подчеркнула Лина;- у меня былъ въ Ганноверѣ учитель англійскаго языка, — старикъ; онъ меня очень любилъ и подарилъ мнѣ всего Шекспира: «дурное къ вамъ не пристанетъ», говорилъ онъ. И, въ самомъ дѣлѣ, я всегда такъ думала, что дурное только къ дурнымъ пристаетъ… Вы однако не говорите объ этомъ всѣмъ… многіе не понимаютъ… Да вы и не скажете, — я знаю! своимъ особымъ серьезнымъ тономъ заключила, не договоривъ, княжна, — и пошла на встрѣчу подымавшагося на сцену дяди.
