Потом она потихоньку подошла к дочери, и мягко приподняла ей головку, и обняла ее так нежно, точно та была стеклянной.
— Теплая! — воскликнула она. — Теплая!
Гритье мало-помалу пробуждалась; неуловимая улыбка, улыбка здоровья, обозначилась в уголках ее губ, полуоткрыв едва видную эмаль белых зубов.
Ее глаза раскрылись — большие темные глаза, еще угасшие, но уже блеснувшие нежностью.
Она осмотрелась вокруг, закашлялась и нетерпеливо сказала:
— Да я вся горю, снимите это.
Ногой она отбросила одеяла и осталась голой и прекрасной, как творение Тициана. Ее матовое тело с маленькими руками и ногами, ее изящные в еще отроческой округлости формы, казалось, отливали золотом при свечах, точно у белотелой Дианы, вдруг сошедшей в кузницу Вулкана.
Это было как молния; в следующую же секунду Розье снова набросила на тело дочери одеяло.
— Тебе не стыдно? — спросила она. — Люди здесь.
Потом она приникла к ней долгим объятием. Еще не совсем проснувшаяся Гритье отвечала на ее поцелуи.
— Еще, — говорила старая мать, — еще, дитя мое, еще!
Чтобы обнять ее за голову и прижаться к ней покрепче, Гритье пришлось высвободить руки из-под одеяла; и, вздрогнув, убрать их обратно.
— Кто же это, — спросила она, — положил меня совсем голую в эту шерсть?
— Она может говорить, — сказала Розье, — она может говорить!
— Я хочу встать, — сказала Гритье.
Старуха и плакала и смеялась, пожимала плечами и казалась слабоумной.
— Ах! Ты хочешь, — повторяла она. — Скажи еще раз «я хочу», тебе так идет говорить «я хочу».
— Я не хочу говорить «я хочу», — ответила Гритье. — Мама, оденьте же меня!
— Да, оденьте ее, — наконец вмешался доктор.
— Кто он, этот господин? — спросила Гритье, вся засмущавшись.
— Это врач. Он вырвал тебя из пасти могилы, — отвечала Розье.
— Слишком он красивый для врача, — сказала Гритье, очаровательно надув губки. — Зачем он уходит?
— Чтобы мы смогли тебя одеть, дитя мое.
— Ах! Да, но пусть возвращается побыстрее.
Поль вышел: «Бедное балованное дитя!» — задумчиво сказал он про себя, спускаясь по лестнице.
И он почувствовал, как странная и безумная мысль поднимается в нем, заполняя весь мозг: ему захотелось сразиться сразу с двумя десятками мужчин, победить всех и не убить никого, снова повидать свою покойную старушку-мать и броситься ей на шею, чтобы сказать ей, точно дитя: «Я люблю ее, мама, и я на ней женюсь, ведь тебе так этого хотелось». И он заплакал, вспомнив свой скорбный траур, и засмеялся от бесконечной нежности, от той непреодолимой любви, что целиком захватила его. Кот, оставшийся в одиночестве в нижнем зале кабачка, бродил туда-сюда, растерянно следя за бледным светом ночной лампадки, сменившей яркие свечи, шум и гам, царивший тут каждый вечер. Он прыгнул доктору на грудь и был встречен такой бурной и нежной лаской, что в ответ принялся царапаться и кусать руку того, кто был преисполнен такого воодушевления, что направил свои восторги совсем не по тому адресу.
