, любезным сердцу военных, бизнесменов и представителей света, что люди науки гораздо более холодны по натуре, чем сами они. Если в этом вопросе возможны какие-то обобщения, то мои наблюдения говорили как раз об обратном.
Еще в такси Мартин сказал мне, что вам нужно будет поговорить с Инсом. Момент для этого был не слишком подходящий, но, ввиду «неустойчивости» Кроуфорда, другого могло и не подвернуться. Поэтому, после того как мы с час пробыли на вечере, Мартин перехватил Инса на лестничной площадке и кивнул мне.
— Мне назад к жене ужас как хочется! — сказал Инс.
— Одну минуту, — проговорил Мартин. Затем он сказал безо всяких обиняков, что письмо Гетлифа «наделало переполоха» и что ему нужен еще один только голос.
— До чего же у вас односторонний ум, Марти! Просто сил никаких нет!
— Не сказал бы, — ответил Мартин, — а как все же…
Инс выпил много пива, но пьян он не был, только пришел в веселое расположение духа. Он постоял в раздумье, чуть расставив сильные ноги, потом сказал:
— Ничего не выйдет. Я в этом не участвую.
— Знаете ли, так просто отмахнуться от этого вы не можете.
— Черта лысого я не могу!
Я его знал мало, но мне всегда казалось, что в душе он человек порядочный, надежный и здравомыслящий. Меня поразило, что он говорил тоном, в котором звучало не только легкомыслие, но и бессердечие. Я сказал ему, что очень удивлен.
— Ну и удивляйтесь себе на здоровье, Лью! Если уж на то пошло, какого черта вы-то сами тут суетитесь?
Я ответил не менее грубо:
— Потому что люди, вроде вас, ведут себя хуже последних дураков.
— А вот этого я не потерплю ни от вас, ни от кого другого.
— Придется, черт вас возьми, потерпеть, — сказал Мартин.
Инс, не двигаясь с места, дружески улыбаясь, смотрел на нас. Он нисколько не был ни смущен, ни растерян.
— Я просто-напросто не участвую в этом, Марти! — сказал он.
— Почему?
— Не вижу, почему я должен объяснять вам причины. Я и не знал, что вы исполняете обязанности духовника для безбожников.
Моментальная бледность покрыла лицо Мартина. Наглость молодых людей он воспринимал гораздо болезненнее меня. Однако, несмотря на все свое возмущение, он сумел сдержаться. Обычно он давал себе волю, только когда это было необходимо в тактических целях или же дома.
— Я считаю, что объяснить причину вы должны, — сказал он.
— Почему это?
— Если хотите, чтобы к вам относились серьезно. А я надеюсь, что вы этого все-таки хотите.
Выражение лица Инса впервые омрачилось. Он был человек волевой, но у меня создалось впечатление, что ему не часто приходилось мериться силами с другими волевыми людьми, тогда как для Мартина в этом не было ничего нового.
