Я закрываю карту и, прежде чем перейти к женщине у окна — в моей палате уже дважды поменялись пациенты с тех пор, как я выписал оптимистку — я говорю Оксане:
— Сегодня после двенадцати часов начнем лечение.
В ординаторской тишина. Вера Александровна на обходе. Заведующий вместе с Ларисой — у главного врача.
Я сажусь за компьютер и смотрю на экран монитора, где вращается дата и время. Сегодня двадцать пятое августа две тысячи шестого, точное время — одиннадцать часов, семнадцать минут, сорок две секунды. Я созерцаю завораживающие вращения цифр на экране и вспоминаю.
Завтра знаковый для меня день — тридцать лет назад в этот день ушла мама. И три года назад ушла единственная в моей жизни женщина.
Пропасть ушедшего времени, которую невозможно измерить, и мгновение острой боли, от которой невозможно избавиться.
Вздохнув, я придвигаю к себе клавиатуру и начинаю набирать выписку для пациента из 302 палаты. Работаю до двенадцати, не отвлекаясь на Веру Александровну, которая, словно забыв о своей обиде, что-то говорит мне. Теперь уже я не хочу слушать, что она говорит.
Сохранив набранный текст, я встаю и иду за девочкой.
В последние дни я почти не использовал свою силу, и я даже немного рад, что сейчас мне это предстоит. Я иду и потираю ладони.
— Доктор, у меня снова начала болеть голова, — говорит Оксана, увидев меня.
Я говорю, что знаю это. И приглашаю идти со мной.
В процедурном кабинете тишина. Сделаны все утренние уколы и процедуры, и теперь медсестра придет только в час дня. Тикают часы на стене, в белом кафеле стен отражается солнце, заглядывающее в окно.
Я говорю Оксане, чтобы она села на стул и наклонила голову. Короткие русые волосы падают в стороны, обнажая затылок. Я смотрю на тонкую детскую шею, и затем медленно и осторожно перебираю волосы. Я ищу красные следы на белой коже — это те места, куда она вонзала ногти, в безуспешной попытке избавится от пронзительной боли. Их больше всего в верхней части затылка — симметрично справа и слева кроваво-красные вдавления. Девочка вонзала все свои десять ногтей в кожу головы, чтобы болью изгнать боль. Она долго и безуспешно пыталась прогнать боль. То, что у неё не получилось, может получиться у меня.
— Будет больно, — говорю я, — и мне бы не хотелось, чтобы ты кричала.
— Куда уж больнее, чем сейчас, — отзывается эхом она, еще не зная, какой сильной может быть боль.
Я прикладываю подушечки пальцев к красным пятнам на её коже головы и закрываю глаза. Я представляю себе ту картину, что может быть в голове девочки. В какой-то степени мне это легко сделать, учитывая современные методы исследования. Я внимательно изучил компьютерную томограмму девочки, и я знаю, где и как расположена опухоль.
