— А вы получите свое сейчас! Неужели вам не кажется, Мануэла, что тогда, одиннадцать лет назад, эта несчастная горстка риса могла бы остаться в кармане ее кофты?
Я сказал гораздо больше, чем следовало, — это видно по лицу отца, — и гораздо больше, чем могла вынести мачеха, — об этом говорят ее глаза, ее поникшая фигура. Она поднимается на ноги, дрожа всем телом.
— Что ты наделал! — Отец бросается к Мануэле, чтобы та не упала. Черты ее исказились, она прижимает руку к груди. — Осторожно, Мануэла, обопрись на меня.
Мачеха кашляет, согнувшись пополам от мучительной боли, и делает знак отцу, прося отвести ее в спальню. Все произошло слишком неожиданно. Отец, взволнованный, расстроенный, не спускает с нее глаз, поддерживает, почти несет это жалкое, изъеденное недугом тело.
Я смотрю на гостя. Его лицо выражает подобающее случаю уважительное сочувствие, но за этим стоит нечто другое. Мне кажется, будто он говорит: «Всегда вы были какими-то странными…» Впрочем, так думают все, кто знал нас в селении.
Мне тягостно и стыдно — и вправду натворил я дел! Неожиданно перед глазами встает Сусана. Всегда добродушная, сейчас она укоризненно качает большой черной головой, ей грустно, что я, уже взрослый, устроил такое. Но вот раздаются шаги отца, он возвращается, сейчас на меня хлынет поток упреков. Отец вспыльчив и в гневе способен убить собственного сына.
Однако ничего подобного не происходит. Я слышу, как он спешит в переднюю, и спрашиваю:
— Что случилось?
— Я пошел за доктором, а ты побудь здесь. — Испуганный, потрясенный, он уходит, не упрекнув меня ни единым словом. Произошло непредвиденное. Я все понимаю и с тоской смотрю на закрытую дверь спальни.
Моя мачеха умирает. Я не сомневаюсь в этом. И отец не может сомневаться, иначе он бы так не торопился и обрушился бы на меня с обвинениями. Ведь он ее только что видел. И вообще он слишком хорошо знает свою жену, чтобы заблуждаться. Я в полной растерянности: это ведь совсем разные вещи — догадываться о близости чьей-то кончины и увидеть все собственными глазами. Кроме того, смерть слишком жестокая кара, Мануэла заслужила теперь мученический венец и вышла в нашей борьбе победительницей.
Я вновь вспоминаю… На этот раз вижу Сусану плачущей, вижу, как сыплется рис на ее грубые башмаки и на изящные туфельки моей мачехи. Сейчас мне остается только одно: сесть у двери, за которой все происходит, и ждать. Время то мчится, то тянется невероятно долго. Но вот ожиданию наступает конец — поблизости слышны шаги. Я оборачиваюсь — появляется отец с доктором. Отец проходит вперед, открывает дверь, пропускает доктора, входит сам и закрывает дверь. И снова тянется время. Наш гость проскальзывает мимо меня в патио, берет там свою шляпу и возвращается. Вот доктор уходит, я поднимаю голову и вижу отца.
