— Повезло тебе, гаду, ветер помог.
— И твой страх, Конго. Ты трусишь.
— Что ты сказал?
— Ты трусишь.
— Врешь!
— Если такой меткий стрелок промазал — значит, он трусит. Ветер тут ни при чем.
Снова над зарослями повисла тишина, тугая и зловещая, потому что теперь Конго должен был решиться на что-то большее, чем выстрел. И вот после нескольких минут молчания, долгих, как годы, Конго неожиданно задал вопрос, в котором сквозило явное недоумение:
— Этот мальчишка — сын тебе, что ли?
— Нет. Разве это обязательно?.. Слушай меня хорошенько, Конго. Я думаю, ты так зол сейчас потому, что когда-то с тебя хотели слишком дорого содрать за украденный кусок хлеба, а?
— Ну и что? При чем тут это?
— При том. Если тогда у тебя хватило смелости отстоять свою свободу, то и сейчас ее хватит, чтобы не заслониться от пули ребенком. Ты меня понял, Конго?
Он понял, бог тому свидетель. Наступило долгое напряженное молчание. И вот осторожным шагом зверя, приминая кустарник, раздвигая ветви, ломая сухие сучья, Конго спустился с холма и во весь рост предстал перед нами — коренастый, заросший волосами, в огромных, похожих на клешни, руках — ружье.
— Теперь ты видишь, паскуда, — я никем не заслоняюсь. — Он вскинул ружье. — Защищайся!
Но Гуадалупе, державший револьвер наготове с того момента, как заслышал хруст веток, выстрелил первым. Нога у Конго подломилась, он дрогнул и выронил ружье.
Мулат помолчал, смахнул с усов пену и в раздумье покачал головой, словно сам поражался тому, о чем рассказывал.
— Казалось бы, на том старику и кончить, уж куда больше, так нет. В следующую минуту он повернулся в мою сторону и крикнул:
— Беги, возьми у него ружье!
Я почувствовал себя так, словно меня голого выставили всем напоказ. Я со всех ног бросился к Конго. Как сейчас, помню его огромные ручищи, сжимающие раздробленное колено, и помутневшие от страшной боли глаза.
— Добивайте! Кончай скорей, парень!
— Кто тебе сказал? — раздался за моей спиной голос Гуадалупе. — Кто тебе сказал, что с тобой собираются кончать?
— Убейте, ради бога! Найдется кому заплатить за это представление, проклятый старик. Ты хорошо заработаешь.
— Он и заслужил! — сказал было я, но тут же прикусил язык.
Гуадалупе смерил меня взглядом с головы до ног:
— Ты знаешь на Кубе человека, который предлагал бы мне деньги за жизнь Конго?
Я, по правде говоря, смешался. Оба смотрели на меня выжидая. Но если я научился понимать кое-что в характере Гуадалупе, так это его мысли в определенные моменты. Я опустил глаза, как бы припоминая, затем сказал твердо:
