— Вы требуете от человека одного: будь тише воды ниже травы, не пускай в ход оружия, не зарься на чужое добро. Я с этим согласен, но я помню и другое, поважнее: человек гибнет от несправедливости, и ни власти, ни закон никогда не встанут на его защиту.
— Этот каналья уже четыре года разбойничает.
— А началось все в тот день, когда он увидел, как его семья умирает с голоду.
— Да ты-то почем знаешь?
— Я на земле живу, а земля слухами полнится. И вот что, лейтенант: не по нутру мне, когда надо мной хочет взять верх такой же, как и я, смертный, только с нашивками на рукаве, и вводит меня в грех потому лишь, что я не пляшу под его дудку.
Видали вы, как бывает, если зажать ладонью горлышко бутылки и перевернуть ее вверх дном? Вся кровь бросилась в лицо полицейскому, но он сдержался, немного успокоился и потом сказал, вертя перстень на волосатом пальце:
— Ладно, Гуадалупе, не хочешь делать по доброй воле, сделай за плату. Годы твои не молодые, лишние деньги не помешают. Что, если… — Роса взглянул на меня так, словно был уверен: я внезапно оглох и ослеп. — Что, если я предложу тебе тысячу-другую песо, Гуадалупе?
Старик будто не слышал вопроса. Он перевел взгляд на шляпу полицейского, лежавшую на столе, затем на дверь и сказал спокойно:
— Если теперь вы уйдете, даже не попрощавшись, я буду только рад. Давайте забудем и о вашем приходе, и о ваших словах, и о том, что этот парень все видел и слышал.
Роса молча повиновался. Он взял шляпу, шагнул к двери, но вдруг остановился и, стоя спиной к нам, пряча лицо, глухо пробормотал:
— Гуадалупе, если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, пусть даже ты убьешь человека, — приходи, не бойся.
Старик ничего не ответил. Стряхнув с колен обрезки кожи, он обратился ко мне как ни в чем не бывало:
— Так что ты хотел сказать? Дон Хасинто просит объездить жеребца? Стар я для такой работы, но делать нечего, скажи — приду.
Опять эта несносная муха. Она упала откуда-то сверху прямо на край стакана. Мулат в сердцах стукнул стаканом о стойку, и муха перелетела ему на руку. Тут-то он ее и прихлопнул. Поморщившись, он снова поднес стакан ко рту. На этот раз мулат заговорил лишь после того, как выпил все до дна, поставил стакан и стер с усов белые хлопья пены.
— И все же тремя днями позже Гуадалупе изловил Конго.
— Как так?
— Отрекся от своего слова?
— Польстился на деньги?
Перебивая друг друга, мы закидали мулата вопросами, но он наливал в стакан пиво из бутылки и не спешил с ответом.
