— Надо, значит, верить во что-нибудь красивое, даже если его и нет.
В ту ночь я никак не мог заснуть. Было свежо и тихо — лишь по временам вдали кукарекал петух, но часы шли за часами, а сон так и не смыкал мне веки. На рассвете я услышал, как у гамака Канделы раздался едва слышный умоляющий шепот Сориано:
— Расскажи нам что-нибудь сегодня вечером, Хуан. Пожалуйста.
— Вы подлые маловеры, — отрезал Хуан, не считая нужным понижать голос, как Сориано.
Но тот настаивал:
— Да брось! Что с нас взять? Сидим здесь сиднем, ничего дальше своего носа не видим. Но теперь мы знаем, что ты говорил правду.
— Теперь? Почему теперь?
— Ну, неважно… Видишь ли, вчера дон Карлос рассказывал нам про землю и про то, что есть на самом деле, хоть таким и не кажется.
— При чем тут я?
— Сам хорошенько не знаю, Хуан, но это как-то связано.
Я подслушивал их разговор и, затаив дыхание, ждал, пока Хуан согласится. Он должен был согласиться: недаром он Хуан Кандела, недаром подчинял себе наши души и вместе с нами ходил по земляному полу барака… Впрочем, я уверен, что и в богатом доме с паркетными полами, в любом уголке земли, завораживало бы волшебное слово Хуана Канделы.
1944.
Все пришли проститься с покойным. Дом был за деревней, далеко от последнего фонаря. Пришли даже капитан, алькальд и несколько солдат. Посреди комнаты стоял гроб, а в нем покойник с темно-фиолетовым лицом, как у всех, умерших от удушья. В комнате плакали женщины; в старом кресле спал, съежившись, босоногий мальчонка.
Я вышел в патио[10], опустился на скамейку, спиной к луне, и облокотился о закраину колодца. Старик Хулиан Баррерас, как всегда нелюдимый и суровый, тоже был здесь. Во дворе появлялись все новые люди и собирались группами. Пошли разговоры.
— По меньшей мере пожизненная каторга…
— А может, и расстреляют…
— Подумать только, поднять руку на полицейского!.. — воскликнул кто-то.
Покончив с этим, они стали говорить о женщинах, об алькальде и капитане. Но все сходились на одном: Нино совершил зверский поступок, Нино убил Селорио Рамоса. Такова была новость, и к ней ничего не оставалось добавить, кроме того, что Нино сам явился в полицейский участок, неся мертвеца на плечах, и сказал что-то такое, чего никто не хотел повторить.
Старая Руперта, на глазах у которой Селорио вырос, набросила на голову шаль и пошла к вдове.
— Дочь моя, будь уверена, бог обо всем помнит!
Хлопнув себя по колену, капитан в ярости воскликнул:
