Время замерло: на большом яблоке, потерянно лежащем у обочины, распластала крылья бабочка. Один бок яблока царственно пурпурен, другой кажется густо-медовым. Кажется… Не сразу понимаешь (сознание, повинуясь движению души, сопротивляется изо всех сил): медовое — это гниль. Собственница-бабочка обняла яблоко крыльями, они сладострастно подрагивают.
И мне вдруг почудилось: вот так яркие, но недолговечные создания трепещут от предвкушаемых удовольствий на обломках великих империй.
Пока не придут холода.
Мысль для дневника. Но я давно не веду дневники.
Раньше вела. Когда у меня возникало стремление — где-то на грани инфантилизма и мании величия — приносить пользу всему миру. В них, разумеется, были одни только глубокие и оригинальные мысли, созвучные вечности, и замки из песка вздымались, подобно Андам и Кордильерам, а воздушные были столь реалистичны, что я улавливала музыкальный перезвон каблучков хрустальных туфелек по бело-розовому мрамору.
Обломовщина манила. Маниловщина закономерно завершалась обломом. Песочные замки оседали пылью, воздушные испарялись, оставляя сквозняк в душе и паутину под потолком. Залежи бумаг на работе и горы грязной посуды дома навевали мысли о том, что геология и альпинизм — достойнейшие из занятий, а все гуманитарное в итоге оказывается антигуманным, ибо разочарованию, порожденному несовпадением умозрительного и реального, может противопоставить только умозрительное… порочный круг.
А когда у меня появлялось намерение — где-то на грани, отделяющей меланхолию от паранойи, — противопоставить себя всему миру, я шла к людям. И приобретала новых друзей. Врагов, конечно, тоже, но в меньших количествах. Друзья, как правило, оказывались настоящими — ведь давно замечено, что дружить против кого-то — истинное, ни с чем иным не сравнимое, наслаждение. Враги, увы, — вымышленными. Ну а случайные встречные, объективно вполне реальные, субъективно оставались мимолетной иллюзией, ибо старались держаться в стороне — так обыватели сторонятся нетрезвого буяна.
В реальном мире оставалось столько полостей… и заполнить их могло только умозрительное. А именно — страх. Я всегда позволяю страху загнать себя в угол. Когда отступать некуда, остается только драться. Ну, или паниковать, но тогда ты растворишься в страхе куда быстрее, чем кусочек рафинада в вулканической лаве. Я — есть. Значит, пока дерусь. Угол надежно прикрывает спину. Мой страх — враг. Реальный. Мой угол — друг. Настоящий. Мой мир гармоничен…
