Из коридора снова донеслись шаги Марьям, на этот раз приближающиеся, и Джин незамедлительно нажала кнопку отправки сообщения, Оно исчезло с монитора аккурат в тот момент, когда медсестра открыла дверь. Теперь на лэптопе отражалась таблица расхода лекарственных средств в миссии за последнюю неделю.
— Марьям, аминогликозидов в инъекциях у нас больше не осталось? Только в таблетках? Надо срочно заказать неомицин…
Джин повернулась к помощнице, и вдруг та вместе с комнатой опрокинулась вверх ногами. В глазах потемнело, Джин почувствовала, что проваливается в черную бездну. Слух прорезал испуганный вопль Марьям: «Ханум, что с вами?!», но и он быстро стих…
* * *
Очнулась Джин в своей постели. Мысленно порадовалась, что не на больничной койке. За окном серело тусклое туманное утро. Болей не чувствовалось, но внутри ощущалась какая-то подозрительная легковесность, пустота. Словно всё, чем раньше был наполнен её организм, кто-то незаметно вынул, оставив ей только телесную оболочку. Джин попробовала поднять руку. Рука подчинилась. Кисть забинтована, но пальцы шевелятся. Это хорошо. В вене — катетер. Над головой — штатив с полупустой бутылкой физраствора. Капельница. Джин осторожно повернула голову вбок. На подоконнике стояла ваза с красными исфаханскими розами. Сосчитать цветы издалека не получилось, но штук одиннадцать точно было. Может, даже больше.
«Розы Исфахана, — подумала Джин с грустной иронией. — Одну из них, полониевую, я буду помнить всю жизнь. Только неизвестно пока, сколько мне её, этой жизни, осталось. Впрочем, совсем не обязательно, — начала она успокаивать себя, — что я получила серьезную дозу облучения: реакция организма на радиационный ожог всегда, как правило, острая. Столкновение иммунитета и радиации — это своего рода битва защитника и агрессора, сам по себе маленький ядерный взрыв. Кто её выиграет, покажет время. Хотелось бы надеяться, что защитник, ведь у него как-никак был в моем лице союзник: я же своевременно приняла ударную дозу антидота. А вот карциномы не хотелось бы. И хронических язв на руке — тоже, ведь руки — главное орудие труда хирурга. Но об этом надо было думать раньше. В палате Эбаде. Теперь поздно…»
Послышался звук открываемой двери, и Джин повернула голову в другую сторону.
— Ханум, вы нас так напугали! — К кровати Джин — в антирадиационном фартуке, с марлевой повязкой на лице и в пропитанных свинцовыми солями перчатках на руках — приблизилась Марьям. — Вы неожиданно упали, вас стал бить озноб, а потом вы и вовсе потеряли сознание! — взволновано проговорила она. — Я сразу позвонила доктору Нассири, и он тотчас приехал. Вот, видите, заставил меня нарядиться, как пугало, — девушка указала на маску и фартук. — Но сказал, что вы не опасны. Обработал вашу рану на руке, поставил капельницу и снова уехал. Должен с минуты на минуту вернуться, обещал. Ой, я так испугалась за вас, ханум! — приложила Марьям руки в свинцовых перчатках к груди. — Всю ночь не спала!
