Сидролен вновь взялся за кисть и вполголоса промолвил:
— Так я и думал. Они начинают мигрировать. Осень подходит.
И он продолжал молча трудиться.
— А где конец? — спросил прохожий.
— Конец чего?
— Конец цитаты.
— Экий вы нетерпеливый! Я еще и не начинал цитировать.
— Значит, это ваши собственные слова: «Они начинают мигрировать. Осень подходит»?
— Мои собственные.
— А те слова, что вы сейчас замазали, они чьи?
— Какого-нибудь прохожего, я полагаю.
— Это вы меня обвиняете?
— А вы что, единственный прохожий на свете?
Не слыша ответа, Сидролен оглянулся на прохожего: тот стоял к нему спиной и притворялся, будто разглядывает завершавшееся строительство дома напротив. Сидролен делает еще несколько мазков… так, теперь все в порядке. Он опускает кисть в банку и поднимает банку с краской за ручку — тоненькую металлическую ручку, которая слегка врезается в пальцы.
Прохожий исчез.
Часы на деревенской колокольне давно уже отзвонили пять, когда герцог д’Ож выехал из замка в сопровождении Пешедраля, самого младшего из братьев виконта де Прикармань, недавно поступившего на службу к герцогу. Оба они ехали верхом — герцог на Сфене, а паж на Стефе. Герцог молчал, и Сфен скакал молча; Стеф и Пешедраль делали то же самое. Проезжая по городской площади, они повстречали группу местных нотаблей, которые низко поклонились им.
— Ну как жизнь, господа, — спросил рассеянно герцог, — в добром ли вы здравии?
— В превосходном, — отвечал бальи, — в превосходном.
— А кроме этого есть ли что-нибудь заслуживающее нашего внимания?
— Мы идем сейчас выбирать делегатов в Генеральные Штаты, — отвечал бальи.
— Ах, да, Генеральные Штаты…
И герцог не стал развивать эту тему.
— Мы начали составлять книгу жалоб, — продолжал бальи. — Монсеньор Биротон и аббат Рифент присоединятся к нам, и ежели господин герцог соблаговолит оказать нам свою милостивую помощь, мы смогли бы отослать в Париж общий перечень претензий от всех трех судебных округов, что доказало бы Его Величеству единство и сплоченность французов перед лицом священной особы короля.
— Да здравствует король! — вскричали нотабли. — Да здравствует король!
— Да здравствует король! — счел нужным заорать и Пешедраль.
Оплеуха герцога тотчас отправила его в дорожную пыль, откуда он медленно выбрался, чтобы вновь, с обалделым видом, вскарабкаться в седло. Нотабли благоразумно воздержались от комментариев.
— Ну что ж, — сказал повеселевший герцог, — желаю успехов в работе, господа.
