Он только хмыкнул и окончательно-безнадежно повесил голову: ну что, интересно, хотела она сказать этим «а-а!»? Что он — это не он, а все — его родители? Спаси-ибо…
Но, как позднее прояснилось, у нее имелись свои, нисколько не касающиеся его самолюбия и комплексов, особые мотивы удивления, очень понятные, кстати. Однако он, видать, настолько испереживался за себя, что потерял и последнее чувство юмора.
— Ну так… — Поднялся, не глядя на нее, вздыхая и как бы разминаясь. — Чем бы мне еще вас поразвлечь?..
— Вам, наверно, уже неинтересно, — заметила она. — Может, не нужно?..
— Не знаю… — пожал плечами, по-жлобски скроил безразличную мину.
— Ну-ну… — с грустной улыбкой разочарования, — тогда мне, пожалуй, пора… — И стала гасить сигарету в пепельнице.
И он не возразил, наоборот, злорадно-равнодушно отвернулся, прогуливаясь и попыхивая своей сигаретой.
И только когда она вдруг тоже поднялась и двинулась к прихожей, до него дошло наконец, что она действительно уходит.
Проклиная себя, задыхаясь от возмущения и обиды на такое внезапное ее решение (хотя ведь ясно же сказала «пора», а он пропустил мимо уха!), он в два прыжка опередил ее и встал на пути.
Она вынужденно задержалась перед ним, взглянула на него снизу вверх, недоумевая, но тут же непримиримо-отчужденно опустила взгляд и голову.
— Н-не надо… — проговорил он не своим, сдавленным голосом, дыша тяжело и часто, со спазмом в горле от волнения, и вдруг увидел, что она, взглянув еще раз на него, тоже чуть не плачет от обиды, даже глаза ее подернулись влагой. — Пожалуйста… — почти шепотом добавил он в отчаянной надежде на это детское волшебное слово и в ужасе от того, что может сейчас произойти по его вине, если она не сумеет или не захочет понять его.
— Хорошо… — не сразу, пересилив себя, сказала она, внимательно, с печальным укором глядя ему в глаза. — Еще немного.
— Да-да, немного, — поспешно заверил он. — И я же потом провожу.
Она молча кивнула и медленно возвратилась в гостиную, подошла к роялю, взяла из свалки журнал «Новый мир», машинально пролистнула, а его вдруг вместо радости и облегчения — или вместе с радостью и облегчением — охватила лихорадочная дрожь: что же теперь будет?!
Это, конечно, смешно, что они, еще и не зная друг друга толком, нашли какой-то повод для взаимных обид, как будто сто лет уже прожили вместе и обязаны были понимать друг друга без слов. Но сейчас она, сама того не сознавая, и вправду преподала ему серьезный урок настоящего взаимопонимания, словно тоже уже догадывалась об их общем кем-то предначертанном будущем, которое возможно только в мире и неустанном прощении нечаянных ошибок.
