Помяни черта – вот он, рогатый.
Диего прекрасно осознавал, что спит. Лежит на перине, укрыт сугробом одеяла, без сил после убийственной бани и ласковой бабы. Он знал, что спасен, находится в безопасности, в тепле и уюте. Если не слишком давать воли здравому смыслу, можно представить, что рядом тихо сопит Карни – живая и теплая Карни, а вовсе не солдатка, готовая отдаться каждому, кто приласкает, верней, на кого укажет сеньор и велит быть уступчивой. Битва с зверообразными бесами, явление роя – Диего видел сон, обрывок прошлого, всплывший из глубин памяти, и переживал все заново, с большей остротой, чем в первый раз.
– Конец, – выдохнул дон Фернан. – Это конец.
Сын маркиза де Кастельбро выразился грубее, по-солдатски, да еще и на языке, какого Диего не знал. Сейчас, во сне, маэстро знал все языки Ойкумены, сподобившись Господнего дара различать речь людскую в ее бешеном многообразии. Тогда же, в пекле схватки, глядя на смерч комарья, смерч по имени смерть… О, Пераль-младший понимал человека – друга, с кем бился бок о бок, врага, которого прирезал бы без колебаний, эскалонца и сеченца, дона Фернана и Антона Пшедерецкого – понимал нутром, селезенкой, тайной жилкой мастер-сержанта Кастурийского пехотного полка, выжившего в аду Дровяного бастиона.
Диего оглянулся на дикаря, приплясывающего рядом с кобылицей Карни. Нет, бездельник и не думал разжигать свой нимб поярче. Он вообще обходился без нимба. Пялился на рой, ухмылялся, придурок. Надежда, вздохнул маэстро. Вот ведь какая ты зараза, надежда. И воплощение выбрала поотвратнее – татуированный дикарь, шляющийся по космосу босиком.
– Красиво, – дон Фернан отступил на шаг, взмахнул шпагой, стряхивая зеленоватую кровь. – Ну, хоть умрем красиво. Что скажете, дон Диего? Ваш гениальный родитель был бы доволен таким финалом?
Диего вытер рапиру о мохнатый труп гиены:
– Нет.
– Почему?
– Мой отец – комедиограф.
– Да? – удивился Антон Пшедерецкий. – И что?
Маэстро уже научился их различать – наследника чести Кастельбро и безрукого чемпиона. Интонации, мимика, жест… Сейчас Диего недоумевал, как он путал их раньше – двоих, живущих в одном теле.
– Ничего, – бросил Диего.
Ему не хотелось вступать в объяснения. В драке наметилась пауза, миг покоя и тишины, и лишь дурак не воспользовался бы удачей, прежде чем наступит могильная тишина и придет вечный покой.
– Полагаете, в смерти нет красоты? – упорствовал дон Фернан.
Маэстро пожал плечами:
– Ее и в жизни-то нет.
