– Баня готова?
– В лучшем виде!
– Помилуйте, золотце! – задушенным голосом взмолился Пробус. Мелкий помпилианец едва возвышался над краем стола, растекшись по стулу квашней. – Баня? После, извините, вашего скромного ужина?!
– Баня! – упорствовал Пшедерецкий.
– Помилуйте! Да какое ж сердце выдержит?!
– Баня!
– Вы убийца, – сдался Пробус.
– Не волнуйтесь, – успокоил его хозяин усадьбы. – Если что, вас похоронят с почестями.
– Не извольте беспокоиться! – встрял миротворец Прошка. – Нешто мы варвары? Жару лишнего – ни-ни, пар мягонький, как перина…
* * *
Красавец не соврал.
Пар был дивный, Диего ухнул в него, словно в материнскую утробу, урча от блаженства, растянулся на полке́ из гладких дубовых досок. Из пара возник призрак – замотанная в простыню человеческая фигура. Маэстро припомнил, что слышал от отца о жутких сеченских банях, где людей секут до смерти мочёными розгами. Отсюда, мол, и название планеты. Истинность отцовских слов Пералю-младшему довелось испытать на собственной шкуре. Сил противиться или хотя бы возмутиться не осталось. Но странное дело: пук прутьев, которым его охаживал по спине банный призрак, не вынимал жизнь, а скорее возвращал. Время от времени привидение выплескивало куда-то черпачок остро пахнущей жидкости, и маэстро стонал, задыхаясь в душистом квасном облаке. Со сладким ужасом Диего решил, что начинает понимать греховодников, которые жгут особые свечи и лупят друг дружку хлыстами в разгар любовных игр.
Зря он это, зря.
– Тебе хорошо, солнце? – шепнул на ухо призрак.
– Ага, – честно выдохнул маэстро.
Тут простыня и упала. Тут все и выяснилось.
– Я женат, – предупредил Диего. – Нет, я вдовец. Нет, я…
Он совсем запутался.
– И у меня муж, – согласилось бывшее привидение. – В солдатах.
– В солдатах. Я тоже был солдатом…
– Так что ж нам теперь, солдатик?
– Жарко здесь. Сдохну я с тобой…
– Идем, я тебя отведу в спаленку…
– Я устал.
– Устал, да не весь…
– Я…
– Не бойся, я сама. Все сама, не бойся, солдатик…
Плоть, подумал маэстро. Еда, похоть. Плотские излишества: я всегда был к ним равнодушен, всегда, но не сейчас. Что это, плата за предательство собственного тела? Превращение в сгусток не пойми чего – ну, конечно, предательство. Раньше я полагал, что предать можно убеждения, принципы. Душу, наконец. Оказывается, и тело – тоже.
Господи, в руки твои предаю себя…
III
…задыхаясь, Диего Пераль смотрел на дальний водопад. Брызги, ранее похожие на снопы искр, потемнели, сменили блеск с радужного на смоляной. Черная пена взвилась над мокрым камнем, противореча всем законам природы, распухла овсяной кашей, выбросила тугие звенящие щупальцы – и вихрем понеслась к дерущимся, торопясь урвать и свой кусок. Рой, понял маэстро. Ну, здравствуй, старый приятель.
