– Держи за труды, балбес. Сгинь!
И заколотил в ворота кулаком.
Уже отъехав от усадьбы, Сидор разжал потный кулак. Сила морская! На ладони лежал золотой червонец. Вот это да! Он вернулся к месту, где свалил вязанки, погрузил дрова, в который раз полюбовался на монету – и щелкнул вожжами над Хрумкой:
– Н-но!
Усталая кляча брела, едва переставляя ноги. Сидор не стал ее подгонять: умаялась, бедолага. Ничего, скоро дома будем. Дуня набросится: где шлялся?! А Сидор ей: вот! И червонец под нос. Дрова, мол, тоже привез. И с барином словом перекинулся. И вообще!
Сила морская! Оглянулся Господь, снизошел…
II
– Прохор! Открывай!
Кулак Пшедерецкого тараном бил в ворота. Удары выходили на славу: звучные, тяжелые. В окнах дома, плохо различимого за кружевом черных ветвей сада, загорелся свет. Глухо хлопнула дверь.
– Вали отсюда, пьянь! – донеслось с крыльца.
– Открывай, зараза! Я с гостями!
– А вот я собак спущу!
Яростный лай не замедлил подтвердить серьезность этого намерения.
– Прошка, сукин сын! – могучий рык Пшедерецкого с неожиданной легкостью перекрыл лай. Собаки в испуге заскулили, почуяв власть хозяина. – Открывай, мать твою! Убью!
– Антон Францевич?!
– Убью, сволочь!
– Убивай, благодетель! Бегу! Открываю!
Вспыхнули окна первого этажа, в них замелькали тени. Дверь как взбесилась, колотясь о косяк – раз, другой, третий. По ту сторону ворот заскрипел снег, послышались торопливые шаги. Лязгнул засов, массивные створки начали судорожно вздрагивать. За них дергали и тянули, но ворота поддавались с неохотой: под них намело кучу снега.
– Антон Францевич! Отец родной, с прибытием вас!
– Стол! Баню!
– Сей секунд, барин! Ох, да что ж это вы по-летнему?! Себя не бережете!
– Комнаты для гостей! Живо!
– В тепло давайте… Сенька! Петро, Ганна!
– Туточки мы…
– Слыхали, что барин велит? А ну, быстро, пчелками метнулись!..
Унилингва мешалась с местной певучей речью. Вокруг сделалось людно и голосисто. Ночь обернулась днем от света электрических фонарей, керосиновых ламп и факелов. Вот уже набрасывают на плечи шубу размером с добрый шкаф, подхватывают под руки, ведут, считай, несут в дом.
– Водки!
Двери распахнулись настежь. Навстречу коллантариям хлынула пестрая толпа, в центре, кособочась запойным пьяницей, плясал медведь. Шум, гам, радуга юбок, алый шелк косовороток. Белозубые улыбки, звон монист, сверкают серьги, блестят глаза:
– К нам приехал…
– …наш любимый…
Над бедламом взлетел, набрал силу гитарный перебор:
