— Не боись, — пробурчал Бовт. — Смотрю.
— Ребят всех предупредил?
— В Минске еще.
— Ну и как?
— Ни один не стуканул пока. А это говорит о многом…
* * *
Боль в раненой руке не давала Джиму Кэбботу уснуть. Да и как заснешь тут, в камере минского гестапо?.. Это была даже не камера, а каменный мешок, узкий, с зарешеченным крохотным окошком под самым потолком. С покрытых плесенью стен сочилась вода. Это было даже кстати, потому что воды пленному не давали. Покормили один раз какой-то баландой, и все.
Последнее, что отчетливо помнил Джим, — это ночной бой с немецким патрулем рядом с местом высадки. Потом его зацепило, и… Очнулся он уже в кабинете какого-то немца, видно, гестаповца. Он задавал ему какие-то вопросы, но это Джим помнил словно сквозь туманную пелену. Потом его начало сильно знобить, и он вновь провалился в беспамятство.
А потом началась пульсирующая, резкая боль в руке. Но еще хуже, чем боль, была досада на самого себя, провалившего задание в самом начале, попавшего в лапы немцев. Хотя кто виноват в том, что этот дурацкий ветер снес его именно к посту?..
В двери камеры загремел замок. На пороге стоял рослый эсэсовский солдат с пистолетом на поясе.
— Komm, — повелительно сказал он и мотнул головой в сторону коридора.
«Допрос, — понял Джим. — Ну что же, посмотрим на застенки гестапо собственными глазами».
Но его, похоже, не собирались допрашивать. Немец, подталкивая Джима в спину, вывел его из подвала на лестницу. Поднялись этажом выше, и Кэббот невольно зажмурился от веселого солнечного света, хлынувшего в окна коридора. Здесь, наверху, было лето, а в темном сыром подвале он и забыл об этом.
— Лицом к стене, — скомандовал эсэсовец и, видя, что пленный не понимает, рывком развернул Джима к стене. От боли в руке Кэббот чуть не потерял сознание. Прийти в себя помогла прохладная каменная стена, к которой он прислонился лбом.
— Оберштурмфюрер, — раздался за спиной напряженный голос эсэсовца, — заключенный к транспортировке готов!
— Хорошо, — услышал Джим спокойный, холодный ответ, — выводи его. Я буду через две минуты.
К транспортировке?.. Значит, его готовятся везти?.. Или, может, на языке нацистов это означает расстрел?..
Тот же немец вывел Кэббота во внутренний двор какого-то трехэтажного здания. Здесь было пустынно, если не считать неизвестной Джиму, наверное, русской легковой машины с поднятым капотом и легкого танка, у которого стояли двое солдат в танкистских пилотках. На улицу вела арка, в глубине которой виднелись решетчатые ворота.
