— Смотри, — внезапно хрипло произнес Николай по-немецки и сильно стиснул ладонь Владимира.
Соколов повернулся в указанном направлении. У подъезда нужного дома остановилась небольшая группа немецких офицеров. Их документы проверял патруль. В полутьме лиц не было видно, но вот патрульный включил фонарик, освещая документы задержанных, перевел луч на их лица… Потом козырнул, возвращая бумаги, и патруль двинулся дальше. Офицеры свернули в подъезд.
Разведчики переглянулись. Оба узнали высокого обер-лейтенанта, спасшего жизнь Чёткину, и его товарищей.
* * *
— …Все слышали? — хмуро спросил Додд у товарищей, когда англичане уже поднялись в квартиру.
Хендерсон щелкнул зажигалкой, закурил у открытого окна.
— Да. Удачно мы сели рядом с этими финансистами…
— Скорее, финансисты удачно развязали языки, — хмыкнул Ран.
— Значит, задача осложняется… — Торнтон задумчиво прошелся по комнате. — Для спецгрупп, остающихся в городе, немцы вводят какие-то специальные пропуска. Попытайся мы проникнуть на объекты по нашим документам, нас тут же арестуют.
— Выход один, — пожал плечами Оукли. — Каждый из нас должен отследить одного офицера спецгруппы, снять его, переодеться в его форму и завладеть документами. Иначе никак…
— Сэр, вы не пробовали баллотироваться в Королевскую Академию наук? — язвительно фыркнул Додд. — Ваши мозги работают просто гениально! А то, что на этих спецпропусках, конечно, есть фотокарточка, вам ни о чем не говорит? Кто тебе изготовит в Минске подделку такого же уровня?
Разведчики замолчали. С улицы доносилась пьяная песня немцев, мимо проехал тяжело груженный трехосный грузовик с противотанковым орудием на прицепе.
— Ладно, — тяжело проговорил Торнтон, провожая глазами машину, — будем прорываться в открытую. В конце концов, коммандос мы или нет?..
* * *
Вечером Латушка отправился к католическому костёлу. Шел медленно. Когда проходил мимо немецкого патруля, то невольно чувствовал, как начинает чаще стучать сердце. Хотя все бумаги у него были в порядке, и числился он в структуре организации, подконтрольной немцам, занимал в ней достаточно видную должность, но на какой-то миг он почувствовал себя беззащитным перед злой волей этих людей, провожавших его невнимательными, небрежными взглядами. И снова, в который уже раз, его наполнила холодная, леденящая злоба на весь мир. Почему, почему белорусам не дают жить спокойно на их же, белорусской, земле?.. Почему исконно белорусский Вильно сначала забрала себе Литва, потом Польша, а потом снова Литва?.. Почему здесь, в Беларуси, всегда заправляли поляки, русские, шведы, французы, теперь вот немцы — кто угодно, только не исконные жители этих мест?.. Все эти народы честолюбиво считали себя великими нациями. И именно поэтому они не понимают главного: как это больно и обидно, когда в твой дом неожиданно входит чужой дядя и безапелляционно рычит: «А теперь мы будем говорить вот на этом языке!» А за сопротивление — польский, русский или немецкий лагерь. Какой из них лучше, спорить нет смысла.
