— Вы что, больны?
Мой тон испугал ее.
— Вольна? Почему я должна быть больна?
— Если только вы не беременны.
Кровь отлила от ее щек, и она вдруг разрыдалась.
Удовлетворение, которое я испытал от того, что не ошибся в своих предположениях, не смогло компенсировать смущения, вызванного этой сценой. Несколько клиентов Жаррье смотрели на нас. Казалось, что они с особенной строгостью взирают на меня, и я занервничал.
— Замолчите! Замолчите же, ради Бога!
Подошла мамаша Жаррье узнать, что произошло. Я пожал плечами, показывая, что и сам не понимаю. Франсуаза Жаррье была славной женщиной. Во время оккупации она потеряла двух сыновей, но это не ожесточило ее, скорее наоборот. Она погладила лже-Альберту по голове.
— У вас не все в порядке, малышка?
— Я так несчастна, — всхлипнула девушка.
— Ладно, ладно, успокойтесь… Все может устроиться, кроме смерти.
Я взял свою спутницу за руку и потряс ее.
— Я приказываю вам замолчать! Я привел вас сюда не для того, чтобы устраивать скандал!
— Вы делаете мне больно!
Мадам Жаррье вступилась за девушку.
— Что с вами, Мишель? Вы с ума сошли? Посмотрите-ка на ее руку! Завтра на этом месте будет хороший синяк! Вам не стыдно?
Казалось, меня бьют по голове острием кинжала, боль ослепила… Хотелось вопить. Я уже не понимал, где нахожусь. Слово «стыдно» на несколько секунд отрезвило меня. Стыдно? Мне? Стыдно должно быть Луизе! Я путал двух женщин, ту, что была раньше, и сегодняшнюю. Передо мной сидела Луиза, такая же, как в тот день, когда распрощалась со мной. Сам того не желая, я закричал:
— Стыдно? А эта, что, хороша? Это ей должно быть стыдно, маленькой стерве!
Я различал враждебный шепот, смущенный гул вокруг себя. Но мне было наплевать. Я вернулся в прошлое двадцатилетней давности.
— На сей раз я не позволю тебе уйти, Луиза, слышишь? Я не позволю тебе уйти! Уж лучше убью собственными руками!
На помощь жене подоспел папаша Жаррье. Мне показалось, что он сказал:
— Я вам объясню… Он тяжело болен… — Он тихонько обнял меня за плечи, помогая подняться. — Пошли, Мишель, нужно отдохнуть…
Сам не знаю почему, но я вдруг расплакался. Жаррье вывел меня из зала, а его жена занялась Сесиль, о которой я совершенно забыл. Впрочем, я забыл обо всем, кроме чудовищной боли, разрывавшей мой череп.
— Вызвать доктора? — спросил папаша Жаррье, помогая мне раздеться.
Я хмыкнул.
— Доктора!.. Никто ничего не может для меня сделать!..
Я выпил две таблетки снотворного, чтобы погрузиться в спасительное забытье.
